Личный враг Геринга

Осипенко Владимир

– Стой, кто идет! Стой, стрелять буду!

– Я и так стою, чего пугаешь, товарищ старшина? – отозвался женский голос.

– Шурка, ты? – удивился Хренов. – Что надо в такую пору?

– Ничего мне не надо. Пирожки вам принесла.

– Вот, Бес, – женщина! Если бы не внуки, я бы за нее любого порвал. Большое тебе, Шура, рабоче-крестьянское спасибо. Только скажи, за что нам – убогим – такая честь выпала?

– Так летчики в столовый праздновали три сбитых, а сбили, говорят, вы. Девочки ко мне: отнеси… Ну, я вот…

– Добрый вечер, Александра Васильевна, – впервые подал голос Бессонов. – Извините за вид. Очень мило с вашей стороны…

Хренов довольно бесцеремонно забрал из рук поварихи платок с пирожками, толкнул плечом дверь и пробурчал:

– Сама бы ты не догадалась…

– Искренне благодарю вас за внимание, – заговорил Бессонов, но девушка не дала ему договорить:

– Я не знала, что это вы. Никто не знал. Но после наркомовских за столом летчики «Бес да Бес», потом опять за него, стоя. Как узнала, что это ваш позывной, так стало приятно, как будто это меня хвалят. Схватила, что под руку попало, и сюда, – одним духом проговорила Шура. – Хотела убедиться, что вы цел и здоров… А что это у вас с губой?

– Поскользнулся, Александра Васильевна.

Она протянула руку и коснулась его щеки. Бессонов неуклюже отстранился.

– Не бойся, Бес, не укушу, – рассмеялась Шурка. – Только знай, что я пирожки в землянку еще никому не носила.

С этими словами она сорвалась с места и растворилась в темноте.

– Ну и придурок ты, штабс, – проговорил Хренов с набитым ртом, когда Бессонов зашел в землянку. – За Шуркой кто только не бегал, а она только посмеивалась. Сегодня к тебе сама пришла, а ты даже не удосужился проводить. Не нравится или ты не мужик?

– Не заводись, Алексей Михайлович. В том-то и дело, что нравится. Не могу я своим необдуманным поступком скомпрометировать девушку…

– Я же говорю – дурак, ваш бродь… Да она мечтает, чтобы ты ее, как говоришь, ском-про-мен-ти-ро-вал.

Хренов завалился на кровать и как бы сам с собой заговорил, глядя в потолок:

– Вот женщины на фронте… Конечно, лучше бы сидели дома, но как без них… Молодые, нецелованные… лезут в самое пекло… Опять же – дело молодое… Иная, только заговори и за руку возьми… Иная из жалости приласкает… Шурка – нет! Такие, как она, пока не полюбят, к руке прикоснуться не дадут… Эти настоящие…

Старшина замолк, вскоре его раскатистый храп наполнил землянку.

* * *

На следующий день у Бессонова появилась летная книжка и удостоверение личности. Просил «наган», выдали пистолет «ТТ». Занесли в полковую книгу и поставили на все виды довольствия. Но жил и питался Бес по-прежнему со старшиной и другими техниками. Летчики звали его к себе, но он был непреклонен.

Полковые всезнайки разделились пополам: одни намекали на белую кость, другие – на неразделенную любовь: мол, Шурка – официантка, красавица и хохотушка, уж больно донимала Бессонова еще в бытность его помощником при кухне. Он ее боится. А всем известно: если боится, значит, любит. Это поварихи и укладчицы парашютов приговорили окончательно и бесповоротно.

Из техзоны Бессонов вышел только на постановку задачи. На прикрытие переправ выходила первая эскадрилья в составе шести «Як-1». Одного заболевшего летчика и подменил Бес.

– Пойдешь с Лукиным. Смотри не потеряйся…

– Есть, товарищ командир, не потеряться, – ответил Бессонов, но по глазам было видно, что он хотел сказать совершенно другое.

– По самолетам!

– От винта!

Взлетели, ушли. До завязки боя в эфире тишина. Прошло полчаса.

Майор Павлов мерил КП по диагонали и смолил одну папиросу за другой.

Вдруг эфир ожил.

– На подходе «лаптежники»! Работаем по головному, заходим от солнца! Делай как я… Внимание! Слева выше 500 восемь «худых»… Расходятся… Муха, Слива – продолжайте по «лаптям»! Бес, атакуем «мессеры»…

А дальше радиообмен боя с криком, матом, звуком очередей… Командир полка не выдержал:

– «Вторая», по самолетам! Взлет по ракете!

Комэск-2 Мелешко выскочил из командного пункта.

В какофонии боя четко послышались слова Лукина:

– Горит желтоносый! Уходи, Бес! Слева! Слева!!!

– Вижу, пусть попробует… Мазила… Проскочил… Он перед тобой, работай, командир! А теперь я подправлю… ПКБэСНБэ!

И опять Лукин:

– Отвернули «лаптежники»! В круг! Хлопцы, в круг! Где Мухамедов? Муха, отзовись! Муха!

– Муха здэс… Бак пробил… Попробую дотянуть…

Опять Лукин:

– Куда, Бес?! Ах ты, сука!

Короткая очередь… И опять:

– ПКБэСНБэ!!!

Эфир затих. Это вышел комдив:

– Я – «Коршун», спасибо от пехоты. Молодцы, соколики! Домой!

– Есть домой! – ответил Лукин. – Бес, ты где?

– Я с Мухой, командир. Прикрою…

– Давай. Остальные за мной.

Эфир замолк. Кэп вздохнул, дал отбой «второй» и свалился на стул. Вскоре послышались звуки моторов – вернулась «первая». Пока четыре. На капэ вбежал Мыртов:

– Беса нет!

– Знаю, – ответил командир, – он Мухамедова сопровождает, не волнуйся, скоро будет!

Зашел красный и мокрый Лукин, приложил руку к фуражке:

– Товарищ майор…

Однако командир махнул рукой и показал на стул рядом:

– Садись, Вить. Давай закуривай. Помолчи…

Наконец послышался еще звук моторов – села еще одна пара. Командир посмотрел на руководителя полетов, тот показал большой палец.

– А вот теперь докладывай, горячий ты мой!

– Один «лапоть», три «худых»! Главное – и сами, и переправа целы! «Коршун» спасибо сказал.

– Я слышал. Как Бес?

– Я про него и хотел. Но у меня нет слов. Я мазал, а он у меня практически между ушами добивал. Очереди короткие и прямо в фонарь. Не вру. Ни один не выпрыгнул, а я чуть не обосрался. Да это что! Как он увидел фрица, который Муху хотел добить? Я своих считаю, а он срывается в вертикаль и загасил его метрах в трехстах от Мухи… Точно – Бес!