Лицо господина N
Шрифт:
Ю побрела вдоль стеллажа с куклами, господин А свернул в сторону водки, а я пошел к веерам — некоторые были очень красивы.
— Эй, господин А, господин И! — вдруг позвала нас девушка. — Смотрите-ка!
Мы поспешили на ее голос.
В этом углу магазинчика был прилавок, на котором красовались яркие шелка, а на стене над ним скалились, ухмыляясь, маски — и некоторые до того живые, что, казалось, сейчас подмигнут и заговорят.
— Ю, вы просто сокровище, — сказал я серьезно, и она зарделась от удовольствия. — Однако где же
И за прилавком немедленно возник продавец.
Он был необыкновенно хорош собой, молод, с длинными волосами, забранными в хвост. И наряжен антуражно, рукава широченные, с цветными шнурами, и одежек несколько слоев, — небось, жарко, да чего не сделаешь ради рекламы заведения.
— Что вас интересует, господа? — захлопотал он, косясь хитрым желтым глазом.
— Понимаете, мой отец, господин N… — начала Ю, смущаясь под этим косым желтым взглядом. — С ним такая вышла история…
Господин А остановил ее движением руки.
— Вижу, масками торгуете, — сказал он. — И делаете сами?
— Только некоторые, — молодой человек скромно потупился.
— Взгляд-то не отводи, — сказал я. — Рассказывай, что ты делаешь с чужими лицами.
— С чужими?! — всплеснул руками молодой человек. — Что вы, господа! Только с честно приобретенными!
— Сегодня утром ты купил вот у этого парнишки, — я показал ему фотографию уборщика Э с лейкой в руках, — чужое лицо. Парень его просто нашел и загнал по дешевке. А ты купил, не интересуясь, откуда оно взялось.
— Какое еще лицо? — он пытался отнекиваться.
— А вот такое, — сказал я и выложил на прилавок фото господина N. Не слишком удачное, надо признать, но все характерные черты ясно видны.
Молодой человек скривился.
— На что оно мне, ничего особенного, извините, ни кожи ни рожи…
— А уши? — перебил я. — Оно было с ушами!
— И имейте в виду, юноша, — заметил господин А, — что владелец, лишившись лица, не совершил сеппуку, как подобает в таких случаях уважающему себя человеку самурайского происхождения. Мы ему не дали.
— Но это же позор, — удивился продавец.
— Это позор, если лицо не вернуть на место, — возразил я. — Однако беду еще можно поправить. Имей в виду, однако: мы в любом случае не дадим ему покончить с собой. Сейчас не девятнадцатый век.
— И лицо испортится, — добавил господин А. — Так что вам от него никакого толку.
— И нечего дергать ухом, я все вижу, — я погрозил пальцем.
— Слишком много ты что-то видишь, — зашипел продавец и нехорошо улыбнулся, показав острые зубы.
— Скалиться тоже не надо, — сказал я небрежно. — Я и сам могу. — И медленно улыбнулся.
— Ты же гайдзин, — пробормотал молодой человек, вытаращившись на меня.
— И ты, — я ухмылялся во весь рот. — Тетушка Хэ все глаза проглядела — куда подевался юный У? А он вон где, за морем, сувенирами торгует.
— Братец И? — неуверенно пробормотал юный У.
— Именно, — с удовольствием сказал я. — Да не маши хвостом, товар посшибаешь… А это мой друг, господин А, и изволь поклониться с полным уважением. Да, вот так. Ну, давай нам сюда лицо господина N, и можешь быть свободен. Если поторопишься, я, может быть, не скажу тетушке, чем ты занимаешься и где.
— Сию секунду, — кивнул У и исчез.
Вернулся он, конечно, не через секунду, но довольно быстро, и, кланяясь, протянул нам сверток из лилового шелка.
— Не разворачивайте, пока не донесете до клиента, — сказал У. — Не стоит ему лишний раз на воздухе. Я его уже от пыли очистил и слегка размочил, чтобы не завяло раньше времени, — а то, смотрю, скукоживается, будто хозяин еще жив. А он, выходит, и вправду жив. Позабыли обычаи-то, раньше бы давно — вжик, вжик, и личико в целости на веки вечные… как вон то, и вон то. Смотри, братец И, тот дядька большой человек был, в шестнадцатом веке зарезался, а лицо до сих пор как новое!
— У, — сказал я.
— Да, братец, — вздохнул он. — Молчу-молчу.
— Пятьсот йен я вам возвращать не стану, — строго сказал господин А. — Чтоб неповадно. Но, так и быть, куплю веер для этой милой девушки. Ю, дорогая, какой тебе больше нравится?
— Тот красный, с бабочками, — прошептала Ю, отводя испуганные глаза от лилового свертка.
— Тот, красный, — кивнул господин А.
Мы сидели на веранде дома господина N и неспешно выпивали. Хозяин все еще не мог прийти в себя и время от времени ощупывал свою физиономию, прилипшую на место совершенно как было.
— Увольняйтесь вы оттуда, нехорошее место эта ваша "как-ее-там-инкорпорейтед", — говорил господин А благожелательным тоном.
— Да, пожалуй, так и сделаю, — осторожно кивал господин N и проверял, цел ли нос, — тем более, из старой фирмы звонили, звали возвращаться, и жалованье обещали получше…
Милая Ю разливала сакэ по чашкам. Из-за пояса у нее выглядывал новый красный веер.
— Я так благодарна вам и господину А, — сказала она тихонько, наклонясь к самому моему уху. — Вы сделали для нас такое, такое…
— Ну что вы, — я улыбнулся и с трудом удержался, чтобы не дернуть ухом, щекотно же. — Если из-за всякой ерунды люди будут резать себе животы, в наш-то просвещенный век…
— Кстати о просвещенном веке, — господин N говорил, придерживая на всякий случай подбородок, — хотел спросить: зачем в наш просвещенный век делать маски из… — голос его дрогнул. — Есть же этот, как его — гуммиарабик?
— Ах, разве сравнится жалкая резина с настоящим материалом, — мечтательно произнес господин А. — Только из настоящего материала выходит истинная личина, способная улыбаться, моргать, плакать и потеть, как собственная кожа… Они ведь даже краснеют и бледнеют от сильных чувств, представляете, господин N? Вы не отличите человека в такой маске от человека с настоящим лицом. Правда же, И?