Лицо под маской
Шрифт:
Пыльца черного лотоса, вызывающая у чистокровных людей сонливость и грезы наяву, эльфам давала стойкое мгновенное привыкание и, как рассказывают, неземное блаженство, от которого просто невозможно отказаться по собственной воле.
— На четверть, этого хватило.
— И что, он не знал, к чему это приводит?
— Он даже не знал, что к его трубочному табаку подмешано зелье. А когда очнулся, было уже поздно, и без очередной дозы пыльцы его начинало ломать. Так что для нанимателя Лукани был готов на все.
— А имя нанимателя мы узнали? —
— Узнали. Но это ничего нам не дает. Лукани знал его как Джованни Вестрелли.
— Вестрелли? Но…
— Да-да, я знаю, что Джованни Вестрелли умер полгода назад в сумасшедшем доме на Сан-Серволо, а до смерти больше десяти лет оттуда не выходил. Я же говорю, имя нам ничего не дает. Лукани всегда забирал своего патрона из дома в сестьере Дорсодуро. Не дворец, не особняк — дом, где первый этаж занимает таверна, на втором живут ее хозяева, ну, а третий, с отдельным входом с маленькой боковой fondamenta, они сдавали.
— Договор они, конечно, показали? — вмешался Джан-Баттиста.
— Конечно. Договор аренды подписан двенадцать лет назад трактирщиком Лукой Падовани и синьором Джованни Вестрелли, гражданами Венеции. Он оплатил аренду сразу за два года, а потом ежегодно слуга приносил этому самому трактирщику наличные дукаты, и все были довольны. Падовани не лез на третий этаж, арендатор не спускался в таверну.
— Засаду оставили?
— Да ерунда это, там он больше не появится, — включилась в разговор госпожа Редфилд. — Скажи лучше, Джан-Марко, магические следы сняли?
— Да, госпожа профессор, — Джан-Марко поклонился.
— И?
— И установили параметры ауры. По характерным признакам, расположению и рисунку цветовых пятен, сетке Парацельсуса и прочему — это один из семьи Паски.
Я припомнила, что это имя уже всплывало, и не так давно. Ну, конечно — история с отравлением Марии Контарини-Боволо! Понятно, давние враги… Взглянув на Пьетро. я поразилась тому, как закаменело его лицо.
— Паски, значит? — проговорил он очень тихо.
— Погоди-погоди, — Джан-Марко похлопал его по колену. — Дело в том, что один из младших сыновей Бонифацио Паски был изгнан больше четверти века назад, и семья от него официально отреклась. Говорили, что Аренелло Паски отправился на африканский континент, в джунгли Квазулу-Нгуни, к тамошним колдунам, поклявшись найти способ мести семье.
— Колдуны Квазулу-Нгуни… — сказал мэтр Сонгхи. — Да, у исангола он мог найти многое. И, кстати, свихнуться окончательно.
Джан-Марко кивнул и продолжил:
— Я полагаю, что двенадцать лет назад он тайно вернулся в Венецию, каким-то образом сговорился с Джованни Вестрелли…
— Или попросту полностью расшатал его разум, и без того слабый, — дополнила Лавиния.
— Или так; и начал мстить. Вспомни, Пьетро, когда и с чего началось ослабление клана Паски?
— Со смерти старого Бонифацио, — вздохнул тот. — Да, апрель 2172 года. Потом в течение года за ним последовали четверо сыновей, и власть над кланом ушла к вдове старика, Антонелле.
— Это дает нам понимание, кто наш противник. Но мы пока не знаем, например, зачем ему понадобилось зеркало, или почему Карло год прожил без лица, — напомнила я. — Да и где искать Джокера, тоже пока неясно.
— Джокера мы найдем, — небрежно отмахнулся Джан-Марко. — У нас есть параметры ауры, имя, которым он пользуется, место, где он должен появиться… Хорошо, что мы не стали выходить через развалины дома алхимика: про суету в Римембранце он наверняка узнал, а вот нашли ли мы его логово — не знает.
— Возможно, завтра мы что-то узнаем от нашего Пьеро, — добавила Лавиния. — Он довольно долго мог наблюдать за фигурантом, и какие-то его привычки, слабости, любимые словечки мог приметить. Нора, как ты считаешь, он придет в себя… эээ… нормальным?
— Откуда же я могу знать? — пожала я плечами. — Может, он никогда и не был нормальным? Может, Джокер его выкрал из той самой психиатрической лечебницы на Сан-Серволо? Меня гораздо больше заботят другие его жертвы…
— Будем искать, — меланхолически ответил Джан-Марко. — Поднимем дела о пропажах у себя и у городской стражи, навестим родственников, поговорbм, порасспрашиваем, пособираем слухи… Как ни крути, наша работа — это на девяносто процентов бумаги и разговоры, разговоры и бумаги. Только потом появляется великий сыщик и раскладывает все по полочкам. Ладно, отдохнули, и хватит!
Он хлопнул ладонью по столу и решительно поднялся.
— Лавиния, ты со мной? — спросила я, вставая.
— Нет, я вернусь поздно, мне нужно поработать в архивах СБ, раз уж я тут очутилась. Плыви одна, меня Джан-Марко отправит.
Я задумалась: плыви — это хорошо, вот только катер мой давным-давно ушел домой, в Ка’Виченте. Пешком пойти? Тут с полчаса ходу, если не заблудиться…
— Ты не будешь против того, чтобы воспользоваться моей гондолой? — спросил у меня за плечом Джан-Баттиста.
— О, отлично, спасибо! А то я как раз вспоминала, как заблудилась ровно по дороге отсюда к дому, когда шла в первый раз.
— Тогда идем, Франческо нас мигом доставит…
Не знаю уж, как так вышло, но к моменту, когда гондола мягко причалила к ступеням Ка’Виченте, Джан-Баттиста был приглашен поужинать со мной. Собственно, почему бы и нет? Я точно знаю, что Джузеппина готовила сегодня гамбо по-луизиански, можно надеяться, что и со вторым блюдом в грязь лицом мы не ударим…
Ну, хорошо, лукавить перед самой собой не буду: да, мне хотелось побыть наедине с Джан-Баттистой и понять, померещился ли мне тот поцелуй… те поцелуи под цветущими магнолиями, в маленьком дворике рядом с храмом Ниалы?
Мы поужинали, но розовое вино из Провенса успело нагреться, пока к нему вернулись. Нет, поцелуи мне не приснились. Джан-Баттиста уходил от меня уже под утро, и я упала в постель, еще хранившую тепло наших тел.
Пару часов мне удалось поспать, потом в сон ворвался звонок коммуникатора: