Лицом к лицу
Шрифт:
Юрий Иванович, думая о другом, медленно кивнул. Он, не мигая, глядел на жидкое пятно света, которое, не удаляясь, скользило, переливалось на черном, слившемся с чернотой вечера, асфальте, а видел Генку Сазонова, единственного своего школьного друга, худощавого, кадыкастого парнишку с пшеничным казачьим чубом, и не мог представить его солидным исполкомовцем; не мог представить обабившейся Лидку Матофонову, веснушчатую, тонкошеюю, с наивными, всегда вытаращенными зелеными глазами; не мог представить за прилавком Лариску Божицкую и усмехнулся, вспомнив, каким неуклюжим, косноязычным, тупым становился когда-то рядом с ней. А вот разбитного Витьку Лазарева, аккордеониста и
– Хорошо умер Синус, - громко сказал Юрий Иванович.
– Мне бы такую смерть.
Владька оборвал свои рассуждения о какой-то экстраполяции образа из будущего в настоящее. Коротко и удивленно глянул на пассажира.
– Ты случайно не декадент?
– засмеялся натянуто.
– Нашел о чем думать.
– А ты разве об этом не думал?
– резко спросил Юрий Иванович,
– О смерти-то? Нет, не думал, - беззаботно ответил Владька, но сразу торопливо поправился: - Раньше иногда приходили всякие мысли в голову, а сейчас - нет. Некогда об этом думать... Мы люди сухие, рацио, так сказать. Расчеты, формулы, опыты, опыты, формулы, расчеты. Нам не до этих душевных сложностей, не до гамлетовских "быть или не быть", - тон у него был насмешливый, нарочито шутовской. Юрий Иванович поморщился, и Владька заметил это. Помолчал, добавил серьезно: - Иногда, конечно, навалятся неприятности, неудачи. Бьешься, бьешься и - тупик. Хоть в петлю лезь, но, и снова засмеялся, - не лезем. Потому что минусы жизни, неудачи неизбежны. Заложены изначально в самую оптимальную модель бытия человека, чтобы были борьба и преодоление, а значит, и развитие, движение вперед. Вот почему негативное, отрицательное, на мой взгляд, запрограммировано уже генетически...
– Вот как!
– удивился Юрий Иванович. Развернулся боком.
– Лихая теорийка. Неудачи, значит, запрограммированы, - он угрожающе засопел.
– А удачи? Удачи запрограммированы? Или их надо подстерегать и хватать за шкирку?
– И, словно цапнув что-то в воздухе, сжал пальцы, сунул руку под нос приятелю.
– Не понимаю, - Владька отвел голову от огромного волосатого кулака.
– Не понима-аешь, - презрительно протянул Юрий Иванович. Откинулся на сиденье, закрыл глаза.
– Что один - неудачник, другой - счастливчик - это тоже запрограммировано, заложено с младых ногтей? Вот ты, к примеру, доктор наук, профессор, а Лариска - продавщица, Генка - чиновник. Это как же, а? приоткрыл глаз, посмотрел пытливо.
Владька обиделся было, нахохлился. Поднял недоуменно плечи и застыл в такой позе.
– Не знаю, не думал об этом, - вяло начал он, - Наверно, каждый выбирал то, что ему нравилось, чего душа требовала, - и оживился: Конечно, так оно и есть. Лариске хотелось быть первой красавицей, она любила тряпки, побрякушки. Генка - вечный активист - то звеньевой, то председатель совета отряда, то еще какой-то общественный начальник. С чего ты взял, что они неудачники? Может, им ничего другого и не надо, может, они довольны и собой, и жизнью. Ведь ты-то живешь...
– помялся, подбирая слово, - спартански, как Диоген в бочке, и счастлив. Не захочешь, я думаю, ни с Генкой, ни со мной местами поменяться?
– он обрадовался, что так удачно ответил, посмотрел торжествующе на пассажира.
– Я?!
–
– Много ты обо мне знаешь...
– Вытер глаза ладонью. Сказал мрачно: - Платон предлагал всех художников гнать к чертям собачьим из городов-полисов. Неважно почему и за что, не в этом суть, главное гнать... Проклинаю тот день, когда мне пришла в голову идиотская мысль, что я писатель.
Отвернулся к окну, всматриваясь в густую ночь, в которой иногда проплывали, словно ворочаясь, какие-то черные тени на обочине.
– Ты устал, - неуверенно решил Владька.
– Ты написал большой роман, выдохся, и все тебе кажется в мрачном свете. Я же говорил про психологию творчества...
– Пошел ты со своей психологией, - лениво огрызнулся Юрий Иванович. Нет никакой психологии, никакого творчества, - он нервно, мучительно зевнул. Пробубнил, прикрыв рот рукой: - И романа никакого нет... Ты на дорогу смотри, не на меня, - прикрикнул, когда Владька медленно повернул к нему вытянувшееся лицо.
Машина резко сбавила скорость, вильнула к краю шоссе и остановилась.
– Надо отдохнуть, - Владька потряс кистями рук. На приятеля старался не смотреть.
– Почему ты считаешь, что роман у тебя не получился?
– Потому что я его и не писал, - снова, на этот раз притворно, зевнул Юрий Иванович. Отстегнул ремень безопасности, открыл дверцу. Высунулся наполовину, но опять втянул голову в машину. Пояснил, посмеиваясь: Знаешь, кто я?.. Клим Самгин, только порядка на три пониже. Понял?
– и выбрался наружу.
Потер поясницу, покрутил головой, присел, вытянув руки.
Владька тоже вылез из машины, обогнул ее, остановился рядом.
– И что же ты собираешься делать?
– спросил потерянно.
– А ничего, - Юрий Иванович, тяжело отдуваясь, выпрямился.
– Поеду к морю и там... там видно будет.
– Достал сигарету, закурил, но, затянувшись два раза, бросил ее. Растоптал. Сказал с кривой усмешечкой: - Эх, встреться мне сейчас я сам, семнадцатилетний, все бы уши себе оборвал: не выпендривайся, не воображай, будь проще!
Свет приближающихся фар все резче и резче выделял из темноты белое, с остановившимися глазами, лицо Владьки. Сверкнули очки; тени носа, глазниц ползли стремительно, и казалось, что профессор гримасничает; на секунду лицо стало плоским, как маска, и тут же нырнуло в ночь - грузовик промчался. И опять начало выплывать, точно на фотобумаге в проявителе, когда, в нарастающем реве, показалась другая машина. И опять исчезло.
– Ты думаешь, это что-нибудь изменило бы?
– спросил из темноты Владька.
– А как же, - Юрий Иванович снова закурил. Лениво, скучающим голосом принялся фантазировать.
– Представь меня семнадцатилетним, но с нынешним жизненным опытом, с моими взглядами и так далее. Нет, давай по-другому. Представь, что я, семнадцатилетний, знал бы, что меня ждет. Разве я повторил бы свои ошибки, заблуждения? Да никогда!
– замахал энергично рукой, отчего красный огонек сигареты заметался, словно зачеркивая, затушевывая что-то.
– Ладно, поехали, - сухо приказал Владька.
– Скоро Староновск.
– Поехали, - согласился Юрий Иванович. Выщелкнул сигарету на середину шоссе. Посмотрел, как она затухает, точно немигающий красный глаз прикрывался сонно, и забрался в машину.
– Ну, а что бы ты стал делать, окажись семнадцатилетним, но с нынешним жизненным опытом?
– не повернув головы, поинтересовался Владька.
Он сидел за рулем прямой, строгий, и слабый отсвет приборного щитка делал его лицо жестко-чеканным.