Лицом к лицу
Шрифт:
– Шута, - удрученно повторил Юлиан и опустил взгляд.
– Единственный сын благородного графа Колладара - шут у трона чужого короля.
Лоренцо положил руку на плечо кузену.
– Что дозволено шуту, порой не дозволено самому кардиналу, - сказал он, понизив голос почти до шепота.
– Рано или поздно у меня будет официальный статус. А пока я пользуюсь природным званием.
И он небрежно кивнул на меня.
– Посмотри, - Юлиан будто бы отшатнулся, - он нахмурился.
– Кто?
– кажется, не понял Лоренцо.
– Он. Его лицо. Ты видел, как он смотрит
Взгляд ярких карих глаз скользнул в моем направлении. Я действительно был взбешен подобным обращением, однако тот, кому предназначался мой гнев, упорно отказывался меня видеть.
– Юлиан, это не смотрит, - назидательно начал Лоренцо.
– Оно иногда закрывает и открывает глаза. Иногда поворачивает голову. И часто вздыхает. О, как сие нравится дамам!
Его речь была прервана появлением Джузеппе с подносом, уставленным бутылками. После традиционных тостов и обильной закуски, разговор перекинулся на воспоминания юности, затем вовсе уплыл в неведомые дали. Вернее, в неведомые дали уплыло мое сознание, поскольку по закону сообщающихся сосудов весь алкоголь застревал в моей голове, и лишь после изрядного ее наполнения начинал продвижение в голову "большого брата". Самое обидное, что Лоренцо это прекрасно знал и умел остановиться вовремя. Следовательно, никогда не пьянел, о чем тоже в столице слагались легенды.
Все это я добыл из бог весь каких закромов памяти. Я рад был бы засунуть проблески мыслей подальше в уже знакомый колодец, но тут родственники вновь уделили внимание моей персоне.
– Лоренцо, не знаю, право, как сказать тебе, - неуверенно начал Юлиан.
– Как брату, Юлиан. Как родному брату!
– Когда лекарь сообщил моей сестре, что она разрешится двумя детьми сразу:
Я почувствовал, как у Лоренцо холодеет спина.
– :она была напугана до безумия. Лекарь понятия не имел, почему наша семья боится близнецов:
– Кузина? Она жива? Дети?
– О, да, да! Какой же я болван! Я несся через всю страну и представлял, как первым делом сообщу тебе о нашей радости! И забыл. Вот дьявол! У нее две очаровательные прекрасные девочки. Они увидели свет вместе с первым яблоневым цветами.
– Слава Господу, - Лоренцо откинулся на спинку кресла, и я оказался в почти вертикальном положении.
– Мы рассказали лекарю про тебя, - продолжал Юлиан, заметно убавив пыл.
– Он утверждает, что: это легко удалить. Он готов собственноручно провести операцию. По его словам, никакой угрозы твоей жизни нет. Два, максимум три месяца, и ты станешь:
– Я ценю твою заботу, мой милый кузен, - оборвал его Лоренцо, - но случилось так, что я чертовски привязался к младшему братишке. Мне бы не хотелось разлучаться с ним.
– Но ты бы мог:
– Нет, Юлиан. Я не раз говорил это - нет. Богу угодно было сделать меня таким. Вероятно, в прошлой жизни я прогневал Господа. Проклятие наложено не на всю нашу семью. Проклятие лежит на мне. Я плачу за свои грехи.
– А он? Он расплачивается за чьи грехи?
– Он? Юлиан, умей смотреть на реальность трезво. "Он" - это бессловесный отросток моего тела. "Его" нет. Нет души, нет мыслей, нет ничего. Я изо дня в день смотрю на эту тупую рожу, которая как карикатура повторяет мое лицо.
– Лицом к лицу лица не увидать: - в полголоса продекламировал Юлиан.
– О чем ты?
– Так, пустое:
Возможно, они беседовали еще какое-то время, но я более не слышал. Память прокручивала мне одни и те же реплики: "я чертовки привязался к младшему братишке:", "он - это бессловесный отросток :", "проклятие лежит на мне": Проклятие: Проклятие:
Два человека. Два меча. Два лица. В лицах слишком много общих черт, чтобы усомниться в родстве. Но два меча! И кровь, проступающая сквозь разорванные кожаные латы.
– Это твой последний день, клянусь!
– Твуй последний, братец! Я остаюсь, а ты уйдешь.
Гнев и ярость столкнули врагов в новой схватке. Смертельной схватке. Безучастное солнце, радостное небо, ветви юных лип. А на траву струится кровь. И гнев мечется в обезумевших глазах. Один упал навзничь, отбил занесенный над головой клинок, и тут что-то ударило под сердце.
Я чувствовал, как в мое тело впивается кинжал, слышал надрывный хруст плоти, и понимал - конец. Конец шел медленно, и его сопровождал смеющийся оскал ликующей смерти. Это смотрел на меня брат.
Смейся, тебе не долго осталось смеяться:
– Вот и все. Я победил! Я! Я победил!
Холод расплывается по телу. Я улыбаюсь и слышу свой голос:
– Я победил:
– Ты уже мертв!
– Как и ты: я бью наверняка: я всегда был хитрее. Смирись. Я победил:
Душа медленно отрывается в полет. Медленно течет над землей, а я еще вижу свое мертвое лицо с застывшей усмешкой. И я вижу его лицо, искаженное ужасом. Да, да, братец. Слава и богатство не достанутся теперь ни одному из нас, ибо мой клинок был нечист. Мой клинок убил тебя раньше, чем ты нанес мне смертельный удар:
– Эй, малыш. Не валяй дурака! А ну открывай глаза!
И мне отвесили звонкую пощечину. Я дернулся.
– Так-то, - синьор Лоренцо, привстав на локте, заглядывал мне в лицо.
– Синьор Лоренцо, вы звали меня?
– раздался от порога голос Джузеппе.
– Нет. Но ты вовремя, тем не менее. Проследи, чтобы приготовили ванну. И самый лучший костюм!
– Да, синьор.
– Джузеппе, подойди- ка, - мой "цельный брат" сел на кровати и я опять оказался "на весу".
– Джузеппе, посмотри внимательно на мою вторую голову. Не видишь ли ты каких-либо изменений?
Слуга нерешительно приблизился к постели и вытянул шею, чтобы полюбоваться моим внешним видом. Я затаил дыхание. Почему Лоренцо задал такой вопрос? Может быть:
– Нет, синьор, я не вижу изменений, - ответил Джузеппе.
Лоренцо расхохотался.
– Я тоже не вижу изменений! Я шутил. Иди.
Впервые в жизни у меня на глаза чуть не навернулись слезы обиды. Если б я мог, я сейчас же залепил бы ему такую оплеуху, чтобы не "привести в сознание", а по-настоящему "вывести из себя". Я даже попытался приподнять руку, хотя понимал - не сумею, эта рука не моя. Она ничья. Зато мне удалось другое: я сжал кулак. Но Лоренцо этого не заметил.