Лифт в разведку. «Король нелегалов» Александр Коротков
Шрифт:
Точного адреса «Марка» в Бруклине «Вик» не знал, но указал приблизительно дом и достаточно точно приметы своего бывшего шефа. Агенты ФБР немедленно установили за домом и прилегающим районом круглосуточное и плотное наблюдение. И дождались своего… Спустя несколько дней Фишер посетил свою квартиру, нет, не для того, чтобы снова здесь поселиться, но с единственной целью забрать хоть самое необходимое из своего специфического «имущества». После его ухода одна группа агентов ФБР немедленно произвела обыск в квартире на Фултон-стрит и обнаружила множество улик, неоспоримо свидетельствующих что их владелец занимается шпионажем…
Другие агенты, надо
Утром 11 мая 1957 года «Марк» был арестован в своем номере. В ходе одного из последующих допросов он назвался именем своего покойного друга, также чекиста Рудольфа Ивановича Абеля. О том, что арестованный имеет звание полковника, следователи ФБР знали от «Вика». «Марк» точно рассчитал, что когда в Центре из передач американского радио узнают об аресте в Нью-Йорке советского разведчика, назвавшегося Рудольфом Абелем, там сразу поймут, что речь на самом деле идет о нем — Вильяме Фишере.
В ходе следствия и на суде «Абель» держался с поразительной выдержкой, хладнокровием и достоинством. Никакой информации о связанных с ним лицах, сути проделанной в США разведывательной работы американцы от него не получили. Им даже так и не удалось установить его настоящее имя.
В качестве защитника Абеля ассоциация адвокатов назначила известного юриста Джеймса Донована. В годы Второй мировой войны Донован служил в военно-морской разведке и имел звание коммандера [186] . На Нюрнбергском процессе он был помощником обвинителя со стороны США. Донован действительно был превосходным адвокатом и порядочным человеком, к тому же по мере знакомства со своим подзащитным все более проникался к нему и уважением и чисто человеческой симпатией. (Примечательно, что оплата защитника, его помощников, различных издержек, была произведена за счет денег, конфискованных при аресте «Абеля».)
186
Соответствует званию капитана второго ранга и подполковника в советских и российских вооруженных силах. В некоторых книгах об Абеле звание коммандера ошибочно приравнивают к званию капитана третьего ранга (майора).
Главным свидетелем обвинения на процессе (по иронии судьбы он проходил в октябре 1957 года в федеральном суде Восточного округа Нью-Йорка, почти напротив того здания на Фултон-стрит, в котором Марк прожил шесть лет) был Рейно Хейхонен, который, впрочем, произвел и на судью, и на присяжных, и на многочисленных журналистов самое гнусное впечатление. В отличие от подсудимого.
В ходе допроса «Вика» тот сообщил, помимо всего прочего, что перед командированием в США с ним беседовали в Москве один из руководителей ПГУ Александр Коротков и его заместитель Виталий Павлов.
И по сей день можно иногда слышать или читать, что в провале «Марка», дескать, виноват «Саша», то есть Александр Коротков. Проглядел, мол, гнилое нутро «Вика».
Что можно и следует сказать по этому поводу?
Предательство сотрудников, увы, никогда не было в новинку для советской разведки и контрразведки. Изменники были и до «Вика» и после. Их число, должно быть, превышает два, если не три десятка.
И в системе КГБ, и в ГРУ после каждой измены искали, разумеется, и находили крайнего.
По мнению автора (с которым наверняка не согласятся многие читатели), поиски виновного в таких провалах — кроме самих предателей, разумеется, занятие бессмысленное. Дело в том, что привлечением человека на службу в разведку, его проверкой до седьмого колена и перепроверкой, обучением, продвижением по службе и прочим занимаются десятки людей. Наконец, командировка любого сотрудника за кордон, тем более, на нелегальную работу в страну основного противника утверждается не только председателем КГБ, но обязательно именно «инстанцией», то есть Центральным Комитетом ВКП(б) — КПСС!
Так что винить в фактах измены следует, в первую очередь, саму систему комплектации органов госбезопасности, основанную на анкетном принципе, когда во главу угла ставилась классовая принадлежность, активность в так называемой общественной работе, членство в партии и комсомоле, чисто внешняя благонадежность, «моральная устойчивость», в соответствии с которой развод считался фактом если не компрометирующим, то не желательным, и тому подобная ерунда. Тут впору удивляться, что подавляющее большинство советских разведчиков были все же истинными патриотами, людьми честными, порядочными и самоотверженными.
Не стоит и говорить, что всякого рода проходимцы, в отличие от порядочных людей, прекрасно к этой системе приспосабливались, умели производить хорошее впечатление на кадровиков, скрывать не то что недостатки, но самые серьезные пороки.
В то же время можно только гадать, скольких прекрасных сотрудников не досчиталась отечественная разведка, да и контрразведка лишь потому, что в биографии кандидатов обнаруживались ужасающие факты, вроде наличия троюродной тетки в Австралии, родственная связь с которой была утрачена в годы революции (о существовании оной тетки сам «изучаемый» чаще всего и не подозревал).
Конечно, было бы прекрасно, если бы Коротков с одного взгляда безошибочно определил, что Хейхонен склонен к запоям (между прочим, «запойные» в отличие от «повседневников» в промежутках от одного загула до другого капли в рот не берут, и потому выглядят внешне вполне благопристойно) и способен на предательство. Но почему этого не разглядел никто до него? Кто знал его дольше? К тому же, кандидатура «Вика» всплыла, можно сказать, в последний момент, как замена погибшему «Роберту».
С анкетами у Хейхонена все было в порядке. В белой армии не служил. На оккупированной территории не находился (словно это могло от него зависеть). Родственников за границей не имел. К суду не привлекался. Во всех характеристиках неизменно повторялось, что «политически развит, моральной устойчив, в общественной жизни коллектива участие принимает». Чего же еще надо?
Можно предполагать, что прослужи Коротков с Хейхоненом вместе некоторое время, он сумел бы дать майору должную оценку и как офицеру спецслужб, и как человеку. Но этого времени в его распоряжении не имелось. Наконец, и сам «Марк» далеко не сразу разобрался в своем напарнике и слишком поздно забил тревогу…
Автор изложил этот длинный пассаж вовсе не в защиту своего героя, но лишь для лучшего понимания обстановки данного конкретного предательства и размышлений по поводу, увы, достаточно частых случаев измены вообще.