Лига мартинариев
Шрифт:
— Что с вами? — Сергей положил ему руку на плечо.
Орас вздрогнул и замотал головой.
— Кажется, грезил наяву, — он бросил взгляд на неподвижное тело малыша, будто надеялся отыскать первые признаки благотворного действия лекарства. — Всё в порядке?
— Да. Но через двенадцать часов я должен вновь сделать укол. Если кто-нибудь узнает…
— Теперь вы не можете отступить, — сухо сказал Орас. — Вы в самом деле уверены, что лекарства не были введены намеренно?
— Уверен, — кивнул Сергей.
Орас подумал — не поставить ли в палате круглосуточную охрану. Но тут же отказался от этой мысли: для всех остальных малыш давно труп, и появление охранника лишь привлечет ненужное внимание.
— Олежек, я тебя спасу, — шепнул он. — А ты спаси меня.
И ему показалось, что пальчики малыша в ответ слегка дрогнули. Разумеется, это только показалось. Пока.
5
Катерина собиралась уходить, но почему-то медлила. Ждала. Стояла посреди гостиной и натягивала на руки тончайшие лайковые перчатки. Сначала одну, потом другую. И снимала… Потом вновь натягивала перчатку. Сегодня ее наряд был неожиданно скромен: темно-коричневый, спортивного покроя костюм и маленькая ярко-красная шляпка. Лишь бриллиантовые капли в ушах, каждая дороже бесподобного «Форда», говорили о том, что скромность — всего лишь очередная прихоть. Едва Орас вошел, Катерина отвернулась, давая понять, что ни о чем с мужем говорить не собирается.
— Куда собралась? — спросил Андрей, хотя обычно он не задавал подобных вопросов. — Неужели тебя это интересует? — Катерина одарила его улыбкой, больше похожей на брезгливую гримасу.
Она была уже у дверей, когда ее настиг очередной вопрос:
— Ты к Олежке?
Она замерла, но лишь на секунду, потом передернула плечами и, не оборачиваясь, бросила:
— Это бессмысленно.
— Он еще жив! — невольно вырвалось у Ораса, хотя по дороге домой он решил, что ни в коем случае нельзя намекать жене о внезапно явившейся надежде.
— Ах, ты надеешься, бедный! — она обернулась и окинула его презрительным взглядом, будто окатила холодной водой. — Зря. Пусть лучше умрет, чем живет калекой. Для тебя лучше, — добавила она с нажимом.
Сделалось очень больно. Вряд ли Катерина когда-нибудь любила его, но прежде все же старалась держаться в рамках вежливости. Внезапная вспышка холодной неприязни поразила Ораса. Уж слишком на поверхности была причина.
— Моя звезда закатывается? — спросил он громко и набрал побольше воздуха в легкие, пытаясь разогнать боль в груди.
Катерина как будто опомнилась.
— Что тебе от меня надо? — проговорила она с раздражением, но уже без прежней злобы. — Я тебе всё отдала! Впрочем, ты никогда ничего не мог оценить по-настоящему, — она торжествующе взглянула на мужа так, будто произнесла не очередную банальность, а некое откровение
— А тебе-то что надо?! — крикнул Орас в ответ, но дверь уже захлопнулась.
Он отдал бы многое за любовь этой женщины. Всю жизнь он хотел доказать ей, что достоин ее любви. Катерина не обладала ни богатством, ни связями, не сделала карьеры, и все же рядом с нею Орас всегда чувствовал свою второсортность. Каждым жестом, каждым движением и каждой фразой она напоминала, что снизошла до него. Поначалу его восхищало, что он получил этот почти недостижимый приз, потом это стало приводить в ярость. Он не пытался разобраться в душе Катерины, но со свойственным ему упорством старался сделать из нее то, что ему нужно. Однако все усилия шли прахом, и он наконец понял, что должен отступить.
Орас усмехнулся: стоит ли думать о Катерине теперь? Он прошел к себе в кабинет и отпер сейф. Достал черный бархатный футлярчик. Открыл — не любоваться — лишь проверить — на месте ли кольцо. Потом вынул из ящика крошечную горошину и спрятал ее под бархатную подкладку. Стоял, сжимая футляр в руке.
«Мы подарим это кольцо маме?» — отчетливо услышал он голос Олежки.
Ему показалось. что внутри него сорвалась какая-то пружина, и хрипя принялась раскачиваться в груди, вцепляясь в живую ткань острым своим обломком. Похожие на лай рыдания сорвались с его губ. Чтобы не упасть, он прислонился к стене. Что-то знакомое было в этом хрипе, рвущемся из груди, и в холоде, ползущем по спине от каменной стенки. Что-то, прежде не соединимое, теперь слилось намертво. Он силился вспомнить — что, и наконец вспомнил…
Он только что приехал в город и открыл магазин. В деньгах он был ограничен. Отыскалась квартирка. Маленькая, но очень приличная. В центре, недалеко от Звездной. И совсем по смехотворной цене. Вставая утром, он каждый день слышал за стенкой странный звериный вой. Поначалу он думал — воет запертая собака. Но потом порой стал прорываться человечий голос, и явственное: «Ой, мамочки… Олюшка, как я тебя любила…» и так каждое утро с регулярностью гремящего по утрам будильника. Потом он узнал, что в соседней квартире прежде жили мать, дочь и семидесятилетняя бабка. А потом пятнадцатилетняя девочка погибла в автокатастрофе. Милое женское царство, в которое внезапно ударила молния. И теперь, проводив осиротевшую дочь на работу, каждое утро старуха металась по пустой квартире и выла в голос. Этот вой поразил Ораса. Не ужаснул, а именно поразил. Он стоял неподвижно, вслушиваясь и неясные, смутно долетающие сквозь стену причитания. Они то удалялись, то приближаясь, становясь столь отчетливыми, что можно было разобрать каждое слово. В первый день он только слушал. Во второй, поднявшись утром, не раздумывая, шагнул к стене и прижался к ней спиною. Он почувствовал как мурашки пробежали по коже. А потом… странная теплая волна разлилась по всему телу. Он вновь отведал знакомой пищи — энергопатия была поглощена. Он не чувствовал себя при этом виноватым — к смерти этой девочки он не имел никакого отношения. Если бы в его силах было ее спасти — он бы не задумываясь сделал это. Но теперь уже ничего нельзя было сделать — из-за стены на него лился плотный удушливый поток, дарующий успех в будущем. И он не мог отказаться, заставить себя не поглощать пищу. Он — поглощал. Так прошло две недели. Две долгих недели прежде, чем энергопатии набралось достаточно, чтобы он смог совершить новый рывок.
Тогда он получил во владение свое первое кафе на Звездной. А старуха по-прежнему плакала за стеной…
Звонок телефона заставил его очнуться. Ему казалось, что теперь в соседней комнате кто-то точно так же подслушивает, пытаясь впитать доносящиеся из груди Ораса хрипы. Но ведь там, за стеной, никого нет — там его собственная спальня. Может ли он питаться своим собственным горем и шагать наверх?
Телефон не унимался. Пересилив себя, Орас подошел к аппарату. Он знал, что сейчас ему сообщат нечто очень важное — он понял это после первой трели звонка. Он знал это точно так же точно, как много лет назад знал, что получит это кафе на Звездной
— Госпожа Орас уехала, не так ли? — спросил надтреснутый старушечий голос. — Я видела машину… Но можно и ошибиться.
— Она уехала, — отвечал Орас кратко.
— Я — Хохлова, — голос натужно закашлялся. — Вы очень-очень хорошо меня знаете, господин Орас. Я живу в доме на перекрестке. Тут, за поворотом. Когда-то мы были соседями.
Та старуха? Неужели это возможно? Он только что думал о ней, а теперь она сама ему звонит?
— … у меня в комнатке два окна, — продолжал пришептывать голос в трубке, — на первом этаже. Я уже давно никуда не выхожу, сижу возле окна и смотрю, как много нынче людей на белом свете. А перекресток между тем тот самый. Вы понимаете меня? Я четыре дня назад я тоже здесь сидела и очень хорошо всё видела…