Лига мартинариев
Шрифт:
Бедный Сашка!
Ведь я-то знаю, как это больно, когда тебя не любят. Вада всю жизнь унижали… Так неужели я — как все? И мне тоже нужна только фигура супермена, а израненная душа ничего не значит?
Итак, этот чужой, жалостливый голосок победил… Понадобилось каких-то пятнадцать минут, чтобы переломить себя. А я-то была уверена, что ни в жизни не уступлю… Жаль…
Я медленно поднялась на второй этаж и надавила кнопку звонка.
— Не заперто, — отозвался надтреснутый старушечий голос.
7
— Ты пришла? — Вад изумленно смотрел на меня, не веря в свою удачу. — Сейчас я быстро… Что-нибудь выпить и поесть…
Я присела к столу, не снимая плаща и сжимая в руках
«Говорят, бывают шлюхи от одной только жалости к мужикам. Может, я из тех, дуреха безотказная?»
— Вад, налей мне чего-нибудь покрепче. Обожаю ликер.
Он сделал вид, что не понял намека и набулькал мне стопку до краев из своей чернявой фляги. Оказалось — мерзейший самогон. Меня замутило от одного глотка.
Со всей ясностью я замечала маленькие и жалкие уловки Вада, будто на него был направлен слепящий свет юпитеров. Но все проходило мимо моего сознания. В голове постоянно вертелись обрывки вчерашнего: похороны, пустые фразы, выдавленные через силу слезы на щеках Лидки. И Сашкина фотография на серванте: ореол золотистых кудрей, как вспышка, белозубость улыбки. Я все еще пребывала там, сегодняшний вечер казался продолжением вчерашнего.
Я отставила пустую стопку и поднялась. Передо мной была дверь из крошеной Вадовой комнатушки прямо на лестницу. Можно открыть ее и исчезнуть в вечернем сумраке. Как здорово, если бы я могла сделать эти три маленьких шажка! Но я повернулась к двери спиной и ненатурально улыбнулась Вадиму:
— Давай-ка посмотрим, какая у тебя спальня…
Он взял меня за руку и повел в соседнюю комнатку, отгороженную от первой фанерной перегородкой. Старый продавленный диван, засаленное одеяло. Наволочка на подушки грязно-коричневого цвета. И никаких признаков простыней. Зато с потолка свешивался ночник на бронзовых цепочках. Эта старинная вещица меня тронула. Я стала подозревать некую романтическую жилку в душе Вада. Вообще я обожаю людей романтического склада. Я бы никогда не могла полюбить такого человека как Орас — он слишком практичен.
Я отбросила плащ и сумочку в угол и начала торопливо стаскивать платье. Хотелось, чтобы все кончилось побыстрее…
……………………………………………………………………………………………………………………….
— Ты — холодная, — пробормотал Вад сквозь зевоту. — Лежала как бревно. Могла бы немного пошевелиться. Терпеть не могу фригидин.
— Другие были лучше? — от обиды у меня задрожал голос.
А мне-то представлялось, что «после» Вад будет рыдать от благодарности и восторга.
— Да, хотя бы Лидка. Она куда занятнее, — вновь сквозь зевоту прозвучал ответ. — Мы с ней на танцах повстречались. Со мной друзья были — все о-го-го какие ребята — метра по два! А она ушла со мной — очень ей попробовать захотелось, каким я окажусь в постели.
— Ну и как? — спросила я почти автоматически.
— Все отлично. Я ей понравился.
— Значит, ты меня не любишь?
— Откуда мне знать? Я еще не разобрался в своих чувствах. Мы так мало встречались.
Я вскочила и стала поспешно одеваться. Желтый блеск ночника высвечивал лицо Вада с закрытыми глазами. Красивое лицо. Голова римского бога. Для бога греческого в чертах слишком много жестокого. Какая он все-таки мразь… «Нет, нет, — тут же прежний голосок, проповедующий жалость и сочувствие, одернул меня, — не надо обижаться. Ведь я тоже его не люблю. Так какое имею право требовать?» — «Но я все-таки старалась быть доброй», - попытка оправдаться вышла не слишком убедительной. Оказывается, я могла не приходить — ровным счетом ничего бы не случилось! Дура! Стопроцентная дура! Навоображала себе всякие страсти. Он умирает от любви! Как же! Сашку не спасла, а этого удумала.
— Я ухожу, — сказала громко.
Вад очнулся от дремы и сел на постели.
— Куда? — он бессмысленно улыбнулся.
— Домой. У меня еще много дел. Извини.
Дел, разумеется, никаких не было, но я бы не осталась в этой комнате сейчас и под дулом пистолета.
— Спасибо тебе.
— За что? — невольно улыбка поползла по губам.
— …что не просишь меня жениться, — достиг моих ушей ответ.
Сначала я не поняла. Показалось — ослышалась. Мне сделалось больно и смешно одновременно. Как мне хотелось выкрикнуть во все горло: «Неужели ты думаешь, урод, что я мечтаю стать твоей женой?!» Но сдержалась. Милый Вад, тебе так хочется стать немножко выше, ткнув меня лицом в грязь… Ну что ж, давай, делай так… Пусть это немного утешит тебя… Но я больше этого терпеть не могу.
Как ошпаренная, выскочила на улицу. Почему-то думалось, что страдает у человека душа, а оказалось, что болит не сердце, а несколько пониже. Впрочем, зачем его обвинять? Сама же стремилась к этому — так хотелось боль утраты заглушить болью унижения. Ну что ж, получила по полной программе. Как было бы хорошо, если бы сейчас меня сбила машина. Машина бы примчалась со стороны Звездной площади, боднула бы меня в бок, и поехала дальше, давя в кашу кости уже мертвого тела. Я была себе отвратительна до тошноты: только взгляните на эти мерзкие руки, на это лицо и грудь! Всё будто покрыто засохшей спермой. Мне хотелось содрать с себя кожу и выбросить старой тряпкой в помойный бак. Под душ, скорее! Я умру, если через пятнадцать минут не стану под душ!
Смеситель, как всегда, барахлил, горячая вода сменилась холодной. Потом вновь пошел кипяток. Но я стискивала зубы и терпела. Завтра схожу в церковь, помолюсь за себя грешную и за душу преступную Сашкину. А вечером в кино, на что-нибудь сентиментальное, где можно вволю поплакать, про животных или детей. А сейчас — прочь из дома! Надо пойти куда-нибудь посидеть подле людей, чтобы вокруг были только приятные лица, чтобы все смеялись. Но никто не приставал. К примеру, в кафе Ораса. Это близко, и там обычно приличная публика. Пашка меня постоянно ругает за то, что я туда хожу и трачу без толку деньги. Те же самые лакомства гораздо дешевле можно купить в магазине при кафе. Но когда сидишь за столиком у Ораса, почему-то начинаешь чувствовать себя человеком. А это чего-то да стоит! К тому же там подают булочки со взбитыми сливками, мои любимые. И лучшие ликеры. Если наклюкаться до бессознательного состояния, может, станет легче?
«Господи, вразуми меня, — пробормотала я, оглядывая вечернее небо, на котором приветливо и одновременно равнодушно помаргивали звезды. — Кто я? Что делаю не так? Почему вся жизнь моя идет наперекосяк? Почему мне всегда больно? Почему?»
8
Кафе Ораса. Дом Ораса. Возможно, Звездную площадь тоже когда-нибудь назовут его именем.
Орас умел сделать своим все, едва прикоснувшись. Оставлял отпечаток, будто ставил клеймо. К примеру, его дом, старинный особняк, доведенный многочисленными перестройками до истинного безобразия. Казалось, с этим уродством может совладать только бульдозер. Но Орас переделал не так уж много: карниз и балкон по фасаду. Убрал крыльцо, пристроенное уже в нашу эпоху каким-то нуворишем — его на этом же крыльце и пристрелили — и заменил импортные рамы на первом этаже — в кафе, восстановив прежние — с цельными зеркальными стеклами и темно-коричневыми рамами. И дом сразу же превратился во дворец, причем вовсе не конфетный, а по-настоящему изысканный, с оттенком истинного благородства. Орас не любил ярких аляповатых расцветок, шторы и обивка в его ресторанах всегда приглушенно-зеленого или спело-коричневого оттенка. Орас никогда не потакал вкусам публики, делая только то, что ему хочется, и при этом умудрялся нравиться, если не всем, то очень многим и многим. Самое занятное, что эти многие со временем стали одеваться тоже в коричнево-зеленое, независимо от моды сезона. Особенно это заметно весной, когда с наступлением тепла столики выносят на террасу: под зелено-коричневым тентом сидят люди в платьях и костюмах всевозможных оттенков зеленого и коричневого, и свечи отражаются в матовой поверхности зеленых, под малахит, столиков.