Лиходолье
Шрифт:
– А ты попробуй сама. Не отрава, конечно, но оригинальность рецепта ты наверняка оценишь.
– Между прочим, когда я пыталась готовить, в моей каше попадалось куда больше угольков, – пожала плечами я, зачерпывая пышную горку ложкой и храбро отправляя ее в рот.
Уй, мамочки! Мне показалось, что на языке у меня поселилась саламандра – настолько щедро сдобренной пряными травами оказалась каша. Я поперхнулась, едва не опрокинув миску на землю, и глянула на Искру сквозь повязку увлажнившимися от слез глазами, приоткрыв рот и пытаясь отдышаться.
– Осторожность лишней не бывает, –
– Спасибо. – Я вернула флягу, и Искра небрежно закинул ее обратно под телегу, перед этим сделав приличный глоток. Надеюсь, хозяин, к чьим запасам мы столь бесцеремонно приложились, будет на нас не в обиде.
– Всегда пожалуйста.
Где-то далеко глухо пророкотал гром. Я подняла голову, всматриваясь в разноцветное небо с бегущими по нему рваными, клочковатыми облаками, идущими с севера. Солнце будто померкло, превратившись в тусклый серебряный кругляшок, все реже показывающийся сквозь прорехи в облачной пелене.
– Гроза будет, – вздохнул харлекин, стараясь побыстрее расправиться с завтраком. – Вон как ромалийцы засуетились – в чистом поле никому мокнуть не хочется. Доедай и пошли, нам твоя товарка по ремеслу рукой машет. В фургон зовет.
Я скосила взгляд. Лирха Цара и в самом деле стояла, облокотившись на выступающий край деревянного борта фургона. Тонкие пальцы перебирали разноцветные бусинки на длинных четках, узел которых был украшен золотой монетой с пробитой у самого края треугольной дырой. Туда. Сюда. Цветная каменная гусеница двигается то в одну сторону, то в другую, золотая монета на мгновение вспыхивает яркой звездой в солнечном луче, пробившемся сквозь облачную пелену, и тотчас гаснет.
Рука лирхи одевается в бирюзовое сияние, четки завертелись в тонких пальцах вдвое быстрее, бусины слились в многоцветную ленту, в сияющий обруч, кольцом обернувшийся вокруг крепкого запястья.
– Нашла время с четками играться, – фыркнул Искра, отставляя в сторону пустую миску и поглядывая в мою, едва ополовиненную. – Не спи, остынет.
– Будешь? – Я протянула харлекину свою порцию вместе с ложкой, встала, отряхивая юбку и глядя на Цару сквозь тонкую сеть повязки. Четки уже не вертелись в ее пальцах ярким цветным колесом, они спокойно висели у нее на поясе.
Самые обычные деревянные четки с тусклой медной монеткой, плотно насаженной на узел.
Теперь понятно, почему она так небрежно обращается с таррами – у нее другой инструмент для предсказаний, такой, о котором я только слышала от Ровины, но никогда не видела в деле. Четки, где каждая бусина покрыта особой резьбой, понять смысл которой может только владелец. Колдовское ромалийское украшение, где бусины иногда сами по себе меняются местами, несмотря на то что нанизаны на общий шнурок.
– Искра, она не играла, – негромко произнесла я, наклонившись к самому уху оборотня. – Она колдовала.
Харлекин недоверчиво вскинулся, метнул настороженный
Внутри ее фургона было светло – дневной свет проникал сквозь небольшие оконца, прорезанные в полотнище и затянутые тонехоньким, почти прозрачным шелком. Вещи, которые у Ровины обычно были разбросаны где ни попадя, были аккуратно сложены в плетеные короба, стоявшие вдоль стен фургона. На полу вытертый, но чистый ковер со слегка выцветшим пестрым узором, штабеля из крохотных сундучков с узорчатыми крышками, а в углу расположились плотно прикрытые корзины, кувшинчики и берестяные туески. Свернутая в трубку постель, ярко-красный с золотым шитьем платок, небрежно брошенный на крышку одного из сундуков, и ворох оборчатых юбок, разноцветной волной выглядывающий из высокой бельевой корзины.
И все. На удивление скромное для лирхи жилище. Впрочем, Ровинин фургон, где в кажущемся беспорядке посторонний человек мог сломать не только ногу, но и шею, был единственным виданным мною местом обитания ромалийской гадалки, а судить всех товарок по одной-единственной представительнице не слишком мудро.
Сама Цара ожидала нас, сидя на ковре и поджав ноги. Разделенная надвое стопка тарр лежала рядом с ее левой рукой, унизанной тонкими, с льняную нитку, серебряными браслетами, которые тихонечко позванивали при каждом движении крепкого запястья.
Лирха подняла на нас глаза, темные-темные, почти черные, недовольно поджала губы.
– Я звала только тебя, Ясмия.
Искра усмехнулся, одним движением стряхивая наши пожитки на пол фургона, и задернул полог у входа, аккуратно затягивая тесемки, не дающие плотной ткани болтаться во время поездки.
– Ты – сторожевой пес табора, лирха Цара, а я сторожу свою госпожу. Как ты не можешь покинуть свой народ, так и я не собираюсь оставлять Мию наедине с тобой. Без обид.
Я торопливо дернула харлекина за рукав рубашки и поспешила подойти к лирхе, усаживаясь на ковер напротив нее. Вздохнула, положив руки, украшенные ромалийскими браслетами, на колени, обтянутые подолом зеленого платья.
– Искра – мои глаза и мой меч, лирха. При нем ты можешь говорить обо всем, о чем хочешь рассказать мне. Или не рассказывать вообще. Но, как я понимаю, тебе нужна помощь.
Цара помолчала, недоверчиво переводя взгляд с меня на харлекина, который недолго думая устроился на крышке одного из сундуков, стоящего рядом с входом в фургон. Плетеный короб протестующе затрещал под тяжестью Искры, но выдержал.
– У нас действительно возникла беда, с которой я не знаю, как справиться, – наконец нарушила затянувшееся молчание ромалийка, нервно перебирая четки. – Стали пропадать люди, а я никак не могу понять, где скрывается…
– Хищник, – подсказал Искра со своего места. Лирха метнула в него закипающий злостью взгляд, и харлекин торопливо поднял ладони вверх, демонстрируя миролюбие. Ага, очень правдоподобно. Прямо как если здоровущий волк дружелюбно оскалится и посторонится на полшага, давая пройти мимо него по узенькой тропке.