Лик Девы
Шрифт:
Вскоре он разговорился с одним из «фелюжников», и тот его подвел к горбоносому смуглолицему греку с обличьем настоящего разбойника. Его черные как смоль волосы были перевязаны красной косынкой, а в слегка оттопыренном ухе торчала массивная золотая серьга. Грек был немногословен, но за пятьдесят червонцев согласился переправить их в Турцию, сказав, что подготовка к рискованному путешествию у него займет дня три. В качестве аванса грек потребовал десять червонцев, еще один должен был получить посредник. Иннокентий до этого из осторожности никогда ни здесь, ни поблизости не расплачивался фальшивыми червонцами, но этот случай был исключительным.
«Три дня - это много или мало?» - подумал он, карабкаясь по склону к Девичьей башне, под которой в подземелье был устроен тайник. Там находились его мастерская и фальшивые деньги. На обратном пути он зашел на почту и отправил телеграмму: «Картина еще не готова тчк требуется время». Затем со спокойной душой, насвистывая популярную песенку, направился домой, чтобы сообщить Марии о принятом решении.
А через три часа, в камеру для допросов Симферопольского следственного изолятора, когда-то обустроенного белогвардейской контрразведкой, и полученного по наследству ОГПУ, вошел светловолосый парень двадцати трех лет, с рябоватым лицом, в мешковатом костюме. Возле канцелярского стола, за которым что-то строчил на бумаге лысоватый круглолицый мужчина в военном френче без погон, на наглухо привинченной табуретке сидел подследственный - мужчина лет тридцати пяти. У него было бледное лицо с правильными, но мелкими чертами, залитое кровью, глаза он прикрыл из-за яркого света настольной лампы, направленного в лицо.
Молодой человек вытащил из кармана пачку папирос, ловко зажал одну губами, щелкнул зажигалкой и иронично спросил:
– По-прежнему молчит? Говорит, что не знает, где печатаются фальшивые «червонцы», что изготовитель сам его находит, назначает место встречи и передает фальшивки?
Мужчина, сидевший за столом, молча утвердительно кивнул головой, не прекращая писать. Подследственный никак не отреагировал на вошедшего. Он по-прежнему сидел с закрытыми глазами под ярким светом лампы. Парень, получив молчаливый ответ, который его устраивал, с удовольствием затянулся папиросой и выпустил дым. У подследственного слегка расширились ноздри, словно он хотел, как можно больше вдохнуть этого вонючего дыма. Это было единственным проявлением того, что его что-то еще интересует в этом мире, с которым он мысленно уже распрощался, сразу после того, как его арестовали. Он знал, что независимо от того, будет он говорить или нет, его ожидает один конец - пуля в затылок в расстрельном подвале.
– Есть новая информация, - торжественно сообщил парень и положил прямо на лист, уже наполовину заполненный каракулями, бланк телеграммы.
Лысый прекратил писать и вник в текст телеграммы. Затем достал папиросу из своей пачки, прикурил и затянулся ею, молча наблюдая за лицом подследственного. Тот по-прежнему выглядел отрешенным. Лысый перевел взгляд на парня и кивнул ему, тот радостно ухмыльнулся, глаза его зло сверкнули, и он с размаху тяжело врезал правой подследственному в ухо. От ужасной боли тот мгновенно оказался на полу, но его уже поднимали за шиворот и вновь били - руками, ногами. Наконец, оглушенного, с разрывающимися от боли головой, животом, пахом - пожалуй, он и не смог бы сейчас сказать, что у него в этот момент не болело - усадили на табурет.
– Открыть глаза! Смотреть сюда, офицерская сволочь!
– орал лысый.
– Что это?! Телеграмма тебе! Картины еще не готовы - конспираторы гребаные! Знаем, что за картины! Кто он?! Как его зовут?! Адрес! Через час мы все это будем знать и без тебя! Это твой последний шанс! Будешь говорить?!
Подследственный один раз был в зеленой виноградной долине, где в небольшом домике проживал его бывший сослуживец по полку со своей женой, молодой интересной женщиной с печальными глазами. Прав этот лысый, они направят запрос в местную милицию, и не составит особого труда выяснить, кто отправил телеграмму, если, конечно, Иннокентий не перестраховался и не отправил ее с другого почтового отделения, отстоящего подальше от его места жительства. Можно вновь сказать этим сволочам, которых он ненавидел до глубины души, что он не знает адреса, имени отправителя телеграммы. Нет, нужно показать, что он их не боится, несмотря на разбитое, непослушное тело, одолеваемое ужасной болью.
– Я не скажу, делайте что хотите, - прохрипел он разбитыми губами.
– Ах ты, офицерская сволочь!
– вновь заорал лысый и так стукнул подследственного по голове, что тот, как куль, свалился на пол без сознания.
– Запрос отправил?
– устало спросил лысый.
– Отправил.
– Отправь вдогонку новую телеграмму, строго укажи - выяснив личность отправителя телеграммы, не предпринимать никаких действий, ждать наших указаний. Откуда пришла телеграмма?
– Поселок Судак.
– Знаю, небольшой поселок, думаю, там не будет особых трудностей с выяснением личности отправителя, если только он не предпринял мер предосторожности. Когда что-нибудь выяснишь, бегом сюда. Местным доверять арест не будем, сами поедем, а то они запорят нам всю работу. Иди, а я еще немного поработаю с этим гадом.
Парень, энергично шагая, вышел из комнаты, а лысый взял графин и полил водой лежащего мужчину.
Поздним вечером Иннокентий и Мария сидели в кухоньке и чаевничали. Мария просматривала книжку со стихами, а Иннокентия охватило неприятного предчувствие: что-то его терзало, не давало отправиться спать - он знал, что не сможет заснуть.
«Наверное, нервы расшалились, - подумал он.
– Осталось всего три дня, и тогда наступит новая жизнь, и это нищенское существование буду вспоминать, как кошмарный сон».
Об опасности предстоящего путешествия он старался не думать - море не озеро, оно часто штормит, тем более в этот осенний период, когда погода становится неустойчивой. Правда, вот уже неделю стоит одуревающая жара, на море - полный штиль, отсутствие какого-либо дуновения, движения воздуха. Даже сегодня вечером воздух был вязким, пропитанным зноем дня, давил на виски головной болью. Было тяжело дышать, сдавливало грудь, а особенно раздражало то, что Мария уткнулась в книгу, словно нет ничего более интересного на свете. Вот она читает стихи, рефлектирует и не думает о том, что через час наступит следующий день, и до их отъезда останется всего два дня. А она этого не знает, потому что он решил сказать ей об этом в последний день, чтобы она никому не проболталась или не стала вести себя подозрительно. Сегодня одиннадцатое сентября, а через час с небольшим, будет двенадцатое, а там… Тут он заскрипел от злости зубами, а Мария недоуменно вскинула на него глаза, как бы молчаливо тревожно спрашивая: «Что с тобой?» А его крутила, била тревога, ведь свой отъезд он наметил на ТРИНАДЦАТОЕ! Это число в его жизни всегда было сопряжено с неприятностями. И жара, от которой даже вечером нет спасения, и тишина. Тишина?!
– Тишина, Мари, послушай, какая стоит тишина! Нигде ни собака не гавкнет, ни корова не замычит, ощущение такое, что все кругом вымерло, - произнес он вполголоса.
– Как и должно быть перед концом света.
– Что ты несешь, Кеша! Поздно уже, поэтому и тишина. Все спят. Пора и нам ложиться спать.
– Мария оторвалась от книги, сладко зевнула и уменьшила огонек в керосинке.
– Пойду, постелю.
– Она встала и пошла в комнату.
Иннокентий посмотрел ей вслед, затем подошел к шкафчику, достал из-за бутылки с подсолнечным маслом сверток и развернул тряпку. С золотой пластины на него смотрело уродливое божество, оно, ухмыляясь, выставило вперед громадные персы. Он смотрел на языческое божество и не мог оторвать взгляд, не зная, что его больше привораживало - сам кусок золота или то, что на нем было изображено. Вдруг за окном забарабанили капли дождя.
– Слышишь, Кеша? Дождь начался. Поэтому и давило на душу, а сейчас полегче будет, - донесся из комнаты голос Марии.
– Я окошко открыла, после дождя будет прекрасно спать, дыша свежим воздухом. Может, приоткроем и дверь, свежее будет?
Но надеждам ее не суждено было сбыться - дождь закончился слишком быстро, чтобы напоить прохладой наступающую ночь. Услышав, что Мария возвращается в кухоньку, Иннокентий быстро засунул маску себе за пазуху. Ему было неловко от того, что он взял без спросу ее вещь. Решил выждать, когда Мария отправится спать, и положить ее на место. Встал и вышел на улицу, бросив жене на ходу: