Лик Марса
Шрифт:
Как только зажглась зеленая лампочка, показывая, что стыковка за вершена, давление в отсеках было уравнено, и «Бизарр» приготовился принять пассажиров и груз. Сконструированный, чтобы быть одной из рабочих лошадок расцветающих марсианских колоний, шаттл имел обширный, лишенный каких-либо излишеств грузовой отсек, в данный момент оборудованный съемным пассажирским модулем. Никакой роскоши, но, по крайней мере, в модуле имелись сиденья и пристежные ремни, что должно было обеспечить пассажирам если не комфортабельный, то хотя бы относительно безопасный спуск с орбиты.
Путь через рукава сообщения и воздушный шлюз в конце
— Марсианский экспедиционный отряд морской пехоты, — доложил он. — Разрешите начать погрузку?
— Разрешаю, полковник, — отвечала пилот, рыжеволосая стройная женщина в облегающем легком скафандре. — Рассаживайтесь и пристегивайтесь.
Остальные уже шли следом, вполголоса ругаясь, когда громоздкие бронекостюмы первого класса цепляли переборку или идущих рядом. В громоздкости бронекостюм первого класса мог сравниться с тяжелым космическим скафандром — что неудивительно. Герметичный, с полным комплектом жизнеобеспечения и подключенным аппаратом замкнутого дыхательного цикла, он мог поддерживать жизнь находящегося внутри человека почти бесконечно или, по крайней мере, до тех пор, пока у него не кончится провиант.
Вдобавок бронекостюмы морских пехотинцев имели активно-камуфляжную поверхность — то есть покрытие из специально созданного пластика, «запоминавшего» длину воспринимаемых световых волн и способного сымитировать цвета и текстуру окружения буквально за несколько минут. Единственной деталью, лишенной камуфляжного покрытия были забрала шлемов — обычно затемненные, защищающие а от ультрафиолетового излучения — и неизменные камуфляжные шлемные чехлы. Последние сделались традиционными для морской хоты еще во второй половине XX века. Даже летчики воздушного подразделения морской пехоты, поднимавшиеся в воздух на стареньких «харриерах-Н», Ф/А-18 или, уже позже, на Ф/А-22 и АВ-32 в стандартных летных комбинезонах и шлемах, всегда носили и пятнистые камуфляжные нашлемники — не маскировки ради, но демонстрируя солидарность со своими товарищами по Корпусу, оставшимися на земле. Традиция эта родилась, самое позднее, во времена Вьетнама, а возможно, и раньше. И каждый в Корпусе гордился равенством тех, кто ползет на брюхе в грязи, и тех, кто обеспечивает им прикрытие с воздуха…
Выбрав для себя удобную позицию, Ллойд принялся наблюдать за погрузкой. Дело шло без сучка без задоринки… но вскоре в конце колонны возникла непонятная сумятица. Оттолкнувшись от переборки, он устремился туда.
Оказалось, в колонну умудрился затесаться штатский без бронекостюма — один из археологов, доктор Дэвид Александер. Он-то и был причиной непорядка.
— Что вам угодно, сэр?
— Э… я, видите ли, тоже хотел бы отправиться с этим шаттлом, — ответил Александер. — Ведь вы, насколько мне известно, летите прямо в Сидонию?
«Только одна вещь в мире распространяется быстрее света — проклятые слухи», — с неудовольствием подумал Ллойд.
— Не думаю, что это — хорошая идея. Спуск будет тяжелым, и не исключена вероятность слишком горячего приема.
— Да, но капитан Эллиотт сказала, что место есть.
— Капитан Эллиотт?
— Харпер Эллиотт, пилот «Бизарра». Оказывается, она — бывший летчик ВМФ и служила на «Рейгане», как и мой отец…
— Понятно.
Все это ставило полковника в крайне неудобное положение. С одной стороны, ему вовсе не хотелось в данный момент нянчиться с гражданскими,
— Обещаю вести себя хорошо, — полковник вздохнул. В конце концов, места и вправду достаточно.
— Хорошо, доктор Александер. Садитесь. Но, в случае чего… вы понимаете?.. постарайтесь не путаться под ногами!..
— Вы в самом деле ожидаете… э-э… «горячего приема», как вы изволили выразиться?
— Я ничего не ожидаю сэр. Однако готовым нужно быть ко всему.
— Не беспокойтесь, — отвечал Александер. — Если кто-либо начнет стрелять, уж я постараюсь не подставлять голову.
В голосе его чувствовалась сардоническая нотка, подсказавшая полковнику, что его вышучивают. Служить предметом шуток Ллойду не нравилось, как не нравилось и поведение этого археолога, одновременно насмешливое и снисходительное. Ему почти хотелось, чтобы при посадке что-нибудь произошло, — просто для того, чтобы этот штатский индюк усвоил кое-какие манеры.
Хотя — все это уже чистая лирика и никак не достойно профессионала.
15:56 по времени гринвичского меридиана.
Марсианский орбитальный шаттл «Харпер’с Бизарр»;
сол 5621-й, 12:10 по местному времени.
Место у иллюминатора Дэвиду Александеру пришлось брать с бою.
Конечно, смотреть сквозь толстый прозрачный пластик было особо не на что, но все же он полагал, что заслужил возможность полюбоваться видом на Сидонию с воздуха. В конце концов, морским пехотинцам не зачем разглядывать район, в котором им предстоит нести охрану. Для них это — просто очередное назначение.
И, кроме того, ему очень хотелось увидеть Лик.
Александер усмехнулся. Видел бы его сейчас Хольст! Или этот идиот от бюрократии — Бахир из Министерства памятников Египта.
Некоторое время сквозь крохотный иллюминатор были видны лишь медленно проворачивавшиеся «лучи» несущих конструкций «Полякова» морские пехотинцы продолжали грузить на борт «Бизарра» свое снаряжение. Затем последовала короткая, резкая встряска, шаттл задним ходом отошел от корабля, и вскоре Александер, прижавший лицо к пластику и загородивший его ладонями от внутреннего освещения, увидел весь корабль целиком, вместе с еще двумя подошедшими шаттлами. Вот «Бизарр» миновал зону вращения несущих конструкций «Полякова», развернулся и резко прибавил ходу.
У Александера подвело живот. Его вдавило в жесткую спинку кресла — а ускорение все нарастало. Он, успевший привыкнуть к четырем десятым g на борту «Полякова», даже не понял, долго ли шаттл набирал скорость, а взглянуть на «манжету» в тот момент, когда включились двигатели, просто не догадался. Знал лишь, что перегрузка — неимоверная тяжесть, навалившаяся на грудь, сдавившая легкие, — была невыносима и все нарастала и нарастала, не обращая внимания на его самочувствие.
Наконец вновь наступила невесомость, но к этому времени он был слишком утомлен, чтобы заметить время или даже взглянуть в иллюминатор.