Лика. Повелительница демонов

Татаренко Олег

Война набирала обороты. Все воевали против всех. Императрица с сыном воевала против императора Ясно Солнышко, потому что он старый козёл и давно пора передать престол наследнику. Войска принца Орлеана бились с императором и императрицей, потому что принц был родным братом правителя, а по сему тоже имел право на престол. Маркиз Плесси встал под знамёна принца Конде, потому что тот нормальный мужик и в конце концов тоже принц, хотя подумывал перейти на сторону своей жены чтобы не рушить брак. Маркиза же в свою очередь, воевала на стороне пролов, которые объединились с партейными и входили в моду. Самая маленькая группировка войск была у министра Мазара. Его почему-то называли серым кардиналом планеты, хотя одевался

он во всё красное. Воска Мазара почти не имели боевых потерь. Во-первых он воевал не людьми, а финансовыми потоками, во-вторых он вроде ни против кого не воевал вообще, в своих блогах и выступлениях никого не обличал и не поливал грязью. Поэтому его никто не трогал.

«Милый дядечка, — подумала Лика, — интересно, почему его хотят отравить тем зелёным ядом? Наверно потому, что ему все должны много денег.»

В поезде то тут, то там возникали стычки по политическим вопросам (всё-таки весёлая игра эта революция!), периодически, когда заканчивалось вино у той или иной политической группировки, проходили по вагонам с шапкой для честного отъёма денег у пассажиров на нужды фронта. Однако трёх девушек и старого вояку Гима обходили стороной. Видимо боясь случайно зацепиться за алебарду Гима, которая стояла у его ног или не желая отвлекать воинственного слугу от трапезы. Гим по своему обычаю ел кашу из своего шлема от боевого скафандра.

Однако путешествие прошло спокойно. Лишь однажды, проезжая через лес, они заметили какие-то подозрительные фигуры.

Ночевали в трактире, стоявшем у зловещего перекрестка, где слышны были только завывания ветра, шумевшего в голом лесу.

Трактирщик не слишком охотно дал путешественникам бульону, как он назвал свое пойло, и немного сыру, и они поужинали при свете тусклой лампы без абажура.

— Все трактирщики в сговоре с разбойниками, — заявил своим перепуганным сестрам Раймон. — В придорожных трактирах больше всего и убивают. В последнюю нашу поездку мы ночевали на постоялом дворе, где меньше чем за месяц до того перерезали горло одному богатому ростовщику, и вся его вина заключалась лишь в том, что он путешествовал один.

Но тут же, раскаявшись, что завел столь мирской разговор, он добавил:

— Преступления совершает простой народ, но причина их кроется в беспутстве великих мира сего. Никто не ведает страха божьего!

Потом ехали с пересадками еще целый день. Случалось по несколько часов мерзнуть у моста в ожидании, пока сборщик мостовой пошлины, человек чаще всего медлительный и болтливый, всласть наговорится с каждым путешественником. Лишь знатные сеньоры проезжали без проволочек, небрежной рукой кинув чиновнику кошелек.

Мадлон, совсем закоченев, цеплялась за Анжелику и плакала. Ортанс, поджав губы, твердила:

— Это невыносимо!

Все три сестры изнемогали от усталости.

Отныне колокольный звон почти пять лет будет отсчитывать для Лики часы и дни. Лунаград славился своими учебными заведениями. Колокола определяли распорядок жизни всего этого люда в сутанах и целой армии учащихся, столь же шумливых, сколь тихи были их наставники. Учителя и бакалавры встречались на перекрестках поднимающихся вверх улочек, в прохладных, тенистых двориках, на площадях, ступенями идущих по холму, где обычно располагались нищие.

И вот ворота женского лицея закрылись за Анжеликой. Только много позже она поняла, что мучительное ощущение, будто в лицее ей не хватает воздуха, объясняется тем, что ее вдруг лишили простора. Стены, кругом одна стены и решетки на окнах! Воспитанницы не понравились Анжелике: она привыкла играть с деревенскими мальчишками, которые неизменно восхищались ею, повсюду следовали за ней. А здесь, среди знатных и богатых барышень, место Лики Сансе оказалось где-то в последних рядах.

А еще ей приходилось сносить пытку тесного корсета на китовом

усе, который не позволял девочкам сутулиться и на всю жизнь давал им гордую королевскую осанку, неизменную при любых обстоятельствах. Лика, девочка крепкая, сильная и гибкая, изящная от природы, могла бы обойтись без этого каркаса, но так уж повелось испокон веков, и не только в лицеях. Из разговоров старших воспитанниц Анжелика поняла, что корсеты играют в женском туалете важнейшую роль. Девушки с пылом обсуждали вопрос о том, какими должны быть корсетные кости и пластрон в форме утиного клюва, в который для жесткости вставляли плотный пластик или металлические пластинки и украшали его кружевами, вышивкой, бантами и драгоценностями. Он поднимал грудь так высоко, что, казалось, она вот-вот вырвется из корсажа. Косметикой какой фирмы лучше пользоваться и какой кисточкой наносить тушь для ресниц. Обо всех этих ухищрениях старшие воспитанницы говорили, конечно, тайком, хотя лицей готовил девушек именно к замужеству и к светской жизни.

Здесь они должны были научиться танцевать, изящно приседать в реверансе, играть на скрипке и клавесине, поддерживать с двумя или тремя подругами беседу на заданную тему и даже постичь искусство обмахиваться веером и накладывать румяна. Затем их знакомили с домоводством. В предвидении невзгод, которые могут быть ниспосланы им небом, учениц заставляли выполнять и черную работу. Они по очереди трудились на кухне и в прачечной, подметали и мыли полы. И наконец, в монастыре они получали элементарные знания из истории и географии, изложенные весьма сухо, из мифологии, арифметики, теологии и астрономии. Больше внимания уделялось стилистике, поскольку эпистолярным искусством в основном увлекались женщины, и переписка с подругами и любовниками считалась одним из главных занятий светской женщины. Вести свой блог и набирать подписчиков, оказалось целой наукой.

Нельзя сказать, что Лика была непокорной воспитанницей, но и удовлетворения своим наставницам она тоже не доставляла. Она исполняла все, что от нее требовали, но, казалось, не могла взять в толк, зачем ее принуждают делать столько бессмысленных вещей. Случалось, она удирала с уроков, и после долгих поисков ее обнаруживали в саду — в большом тенисто саду, возвышавшемся над малолюдными, прогретыми солнцем улочками. В ответ на суровые упреки она говорила, что, на ее взгляд, нет ничего дурного в том, что она пошла посмотреть, как растет каштан.

Летом в городе разразилась эпидемия, как утверждали, чумы, потому что полчища крыс повылезли из нор, и их трупы валялись в домах и на улицах Лунасити.

Война принесла голод и разорение и сюда. Город заполонили толпы нищих и инвалидов, которые всюду громыхали своими механическими протезами. Протезов, чуда кибернетической техники хватало далеко не всем.

В определенные дни и часы маленькие воспитанницы шли раздавать милостыню беднякам, которые попрошайничали у входа в монастырь. Девочкам объяснили, что это тоже входит в круг их обязанностей как будущих великосветских дам.

Лика впервые столкнулась с такой безнадежной нищетой, нищетой злобной, настоящей нищетой с жадным и ненавидящим взглядом. Но это зрелище не взволновало, не возмутило ее в отличие от других воспитанниц, из которых одни плакали, а другие брезгливо поджимали губы. Анжелике казалось, что все это — прообраз чего-то, что она носит в себе, словно она уже предчувствовала ту странную судьбу, которая была ей уготована…

Запруженные нищими улочки, где от июльской жары пересохли фонтаны, были благодатной почвой для распространения чумы. Поговаривали, что эту заразу нарочно притащили с Земли, и что именно этим штаммом в своё время проклятый материк хотел уничтожить своих соперников.