Ликей. Новое время (роман второй)
Шрифт:
Отец звонил, уговаривал ее. Она вернулась. Тогда она еще готова была вернуться. И даже продолжать свои целительские занятия, которые, правда, давались ей с трудом. Она почти ничего не слышала, хоть и могла по-прежнему видеть ауры. Ригнор, ее Учитель, куда-то исчез. Но если раньше это было бы трагедией, сейчас Агнии уже и не очень-то хотелось с ним общаться.
Она начала готовиться к поступлению в университет. Видно, ей не суждено стать целительницей.
Демарш Агнии принес плоды - ей не запрещали встречаться с Кешей и даже ничего не говорили. Пожалуйста, гуляй на здоровье. Казалось,
– Что-то случилось?
– Да что… ничего. Увольняют меня просто.
– Ой, - испугалась Агния, - а как же ты теперь?
– Да ничего. Найду что-нибудь. Жалко, на подстанции хорошо было.
– Да почему увольняют-то? Ты же хорошо работал, тебя же…
– Понимаешь…
Он не хотел говорить сначала, но Агния со временем узнала правду. Это сказала коллега - оператор подстанции, которая была с Кешей в хороших отношениях. Оказывается, начальнику позвонили из центра Иллариона и сообщили, что вот именно этот санитар резко ухудшает карму подстанции.
Агния устроила дома скандал. Не отцу - они со Светозаром как раз уехали на конгресс, и мишенью оказалась Анжела.
– Почему вы со мной не разговариваете? Почему за моей спиной?
– А толку-то с тобой разговаривать?
– повышенным, но спокойным тоном ответила Анжела, - ты же дурочка влюбленная. Ты разумных аргументов сейчас не слышишь. Он темный, ты это понимаешь? Он темный.
Агния выскочила из дому, хлопнув дверью. Поехала к Кеше. Всю дорогу она думала лишь одно: им надо расстаться.
Не потому, что "надо слушаться отца". Ерунда это все. Просто ведь не оставят в покое. Не такая уж это маленькая сила - центр Иллариона. Вот пожалуйста, уволили…
Разве только уехать отсюда, уехать совсем, в другой город. Жаль, конечно, но иначе… Но ведь никогда не оставят, не дадут им жить спокойно. Агния ни на минуту не верила, что Кеша "темный". Он был никакой - не темный и не светлый. Рыжий он был. Обыкновенный человек.
Она продумала в деталях, как войдет и скажет Кеше "прости, ты сам видишь, что нам нужно расстаться". Настроилась на холодный и деловой лад. Нажала кнопку звонка - Кеша жил в древнем доме с электрическими звонками. Знакомые шаги за дверью, Кеша на пороге. Едва дверь за Агнией закрылась, все ее намерения разлетелись как дым. Она упала Кеше в объятия, рыдая.
– Ну не реви… ты че, - он гладил ее по голове.
Потом уже, сидя на кухне и вылакав налитый Кешей стакан дешевого вина, Агния сказала.
– Не знаю. Они тебя достанут. Ты же видишь. Наверное… лучше, если ты меня… от меня… уйдешь.
– Кишка тонка у них, - сказал Кеша, - подумаешь, позвонили на подстанцию. Пойду вон на Василеостровскую, там возьмут. У нас просто шеф дурак.
Агния села к нему на колени, обняла за шею.
– Кеш, правда, что делать-то?
– Не грузись, - сказал он. Слишком уж легко он все воспринимает! Агнии было страшно. Не понимает он ничего. Хотелось сказать: увези меня отсюда! Да, хоть бы взял и увез - от этого дома, осточертевшего, где не было у нее ни любви, ни тепла, ни детства нормального. Но как это скажешь - увези?
– Может, нам уехать куда-нибудь?
– спросила Агния. И тут же поняла, что нет, не
– А ребята?
– ответил Кеша, - да ладно, брось ты. Фигня какая. Устроимся как-нибудь.
14.
Детей было много. Дети были нарядные, взволнованные, притихшие. Они сидели на сцене, на стульях позади, в три ряда, и конечно, перешептывались, толкались, воспитательницы на них шикали. Вика была одной из младших, малышка совсем, Джейн ее не могла толком разглядеть. Дети выходили по одному на край сцены и читали стихи. Голоса и мастерство у большинства были худо-бедно, но поставлены. Джейн обливалась холодным потом при мысли, что Вика, как всегда, начнет бубнить себе под нос и хорошо, если попадет в микрофон.
Стихи по большей части были подражательными, безликими. Что-то про "родную нашу школу" или "вот уж листья опадают". Одна девочка огорошила всех не по возрасту продвинутыми строками о том, как "ложе утопало в кружевах, шелк, струился в красном балдахине, дама не нуждалась в куче свах, бедра были стянуты бикини"* *Н.Патрацкая.
Но Джейн, сидящей в зале среди довольных собой и гордых родителей, все эти творения казались гениальными. Очень пугала мысль о том, как это сейчас ее дочь выйдет и прочтет, еще и глупо, и невыразительно, свои собственные строчки. Она хуже всех. Ее послали сюда по ошибке. Может, так решили, потому что у Вики - "такая приличная мама, ликеида". Эта ликеида сейчас дрожала как осиновый лист и находила совершенно гениальным стих, который с выражением декламировал толстый румяный мальчишка лет десяти. Ну куда ее Вике до такого?
Мы жизнь свою по-разному рисуем,
Но рай у каждого с рождения в крови,
Ведь мы с тобой на свете существуем
Как проявление Божественной Любви.
Сердцами любящими Истину познаем
И улетаем, насладившись ей сполна.
С Небес на Землю Луч Любви мы посылаем.
И с большей радостью вращается она.
Джейн даже не услышала, как Вику объявили. Только увидела, как ее девочка робко, но пряменько идет к краю сцены. И тут же весь страх прошел. Да какая разница? Ведь это же Викушка! Она все равно лучше всех.
Маленькая, хрупкая, необыкновенная красавица в синем платье, с бантом в пшеничных волосах. Ножки - как у олененка. Глаза. И какая она вся ладненькая, славная, нет второй такой девочки.
Внутри расплылся теплый, обжигающий комочек счастья - просто оттого, что Джейн увидела Викки.
Она и точно бормотала негромко, даже в микрофон слышно плоховато. Но сейчас это было Джейн совершенно не важно. А стихи у Вики гениальные… ну не гениальные, но уж получше остальных!
Серое утро города
Дождем до краев наполнено,
Безжалостно ветер срывает
С веток усталых листву.
Дверь подъезда откинута,
Лужи наморщились волнами,
В бешеной гонке асфальтовой
К заборам прижало траву…
Джейн будто проснулась. Захлопала вместе с другими. Гордость и волнение. Вот она какая, Вика! И это Джейн произвела на свет такое чудо. Сама родила, выкормила, растила. И еще думала тогда - Миссия… да какая к черту Миссия, когда вот она - Вика? Весь Ликей не стоит бантика на ее косичке.