Лики России (От иконы до картины). Избранные очерки о русском искусстве и русских художниках Х-ХХ вв.
Шрифт:
Так что же, с позиции современного интеллектуала, снисходительно относящегося к масс-культуре, был Васнецов «попсовым» живописцем?
Даже самое малое приближение к постижению его судьбы и творческого наследия позволят убедиться: был он разным.
Тонкий, изящный, требовательный Александр Бенуа называл его «умником и разумником».
В. Поленов отмечал редкую гармонию, свойственную его живописи. «Чтобы дать живой образ этого большого художника и человека нельзя обойтись одним сиропом…» – писал Михаил Нестеров (кстати, умер Васнецов как раз во время работы над портретом этого
И у каждой ипостаси Виктора Васнецова были свои поклонники и среди обычных посетителей музеев и галерей, и среди художественных критиков, и среди тех, кто знал его лишь по репродукциям. Одни считали его модным псевдоисторическим иллюстратором, другие – историческим живописцем «величайшей достоверности», одни почитали его как тонкого знатока и интерпретатора в живописи фольклорных мотивов, другие видели в нём «революционера от живописи», одного из наиболее спорных и противоречивых мастеров своего времени /выражение, кстати, С. П. Дягилева, человека, в комплиментах весьма скупого/.
И все признавали, – для понимания своеобразия развития русского изобразительного искусства Васнецов был одной из ключевых фигур.
И во всём, за что он брался, «он был первопроходцем», – пишет его коллега И. С. Остроухов.
Во всём: в монументальной живописи-росписи православных храмов; в жанровой живописи; в портретах современников; в прикладном искусстве и театральных декорациях. Кое-кто из современников был готов усмотреть в многообразии дарований В. Васнецова поверхностный талант.
Но в том и парадокс этого мастера, что, занимаясь многими формами, видами, жанрами, направлениями в искусстве, он везде добивался совершенства.
В 70-е годы XIX века он, казалось, достиг всеобщего признания как жанрист. Широкой популярностью пользуются его картины «С квартиры на квартиру», «Книжная лавочка», «Преферанс». Васнецов – типичный «передвижник», мастер точных социальных характеристик.
А он потом скажет Стасову: «…во время самого яркого увлечения жанром в академические времена в Петербурге меня не покидали неясные исторические и сказочные грёзы»…
Именно этим грёзам и посвящено в наибольшей степени предлагаемое эссе.
Во многом «исторические грёзы Виктора Васнецова» – из детства.
Он родился в 1848 г. в небольшом селе Вятской губернии, в семье православного священника. В Вятке прошла его юность. Патриархальный уклад был характерен и для сельской, и для городской жизни. Вятка исстари славилась храмами, народными промыслами, склонностью сохранять старинные обычаи и уклад жизни. Резная утварь, расписная посуда, глиняные игрушки, шитьё и кружева расходились отсюда по всей Руси.
«Вятская игрушка» – это был, как сейчас говорят, «брэнд». Но и сюда, в Вятку, тоже приезжали гости из разных иных мест – на знаменитые ярмарки. Увозили отсюда ларцы расписные, свистульки глиняные; лукошки лубяные да поделки искусные из бересты. На всю Русь слава шла.
Трудно было вырасти в таких сказочных местах без интереса к сказке, без любви к красоте губернской «жар-птицы» – народных промыслов и ремёсел.
В
Одна из его наиболее информационных работ – «Княжеская иконописная мастерская» (1880). Зрителю, привыкшему к васнецовским былинно-сказочным персонажам необычно интересно будет вернуться к изучению творчества знакомого по «попсовому» растиражированному «конфетным брэндом» художника с иной целью: не развлекательной, а познавательной. Хорошо знавший монастырский, церковный уклад жизни, он многие часы тратил на исследование старины, вот почему его исторические рисунки и картины столь информационны и достоверны. Княжеская иконописная мастерская даст зрителю, изучающему отечественную историю самостоятельно, документально подтверждённую картину русской жизни в допетровские времена.
Кроме таланта учиться, познавать прошлое, обладал юный Васнецов ещё одной важной способностью – умением слушать. Часами слушал он рассказы иконописцев в монастырских мастерских, священников, звонарей, и – стряпух и нянюшек, мужиков и баб, как вятских, так и «калик перехожих». Всё оставалось в памяти и в душе. Он позднее писал: «Все эти повествования «бродячих людей», много повидавших на своём веку, заставили меня на всю жизнь полюбить прошлое и настоящее моего народа. Во многом они определили мой путь, дали направление моей будущей деятельности».
Для сына священника, уже начавшего познавать национальную культуру, которая немыслима без православия, уже приглашённого участвовать в росписи местного храма, уже поступившего в Вятскую духовную семинарию, казалось, путь впереди был прямой и ясный.
Однако ж интерес к отечественной истории у юного вятского семинариста выходил далеко за рамки программы семинарии.
А тут ещё сомнения, посеянные в душе руководителем храмовой росписи – ссыльным польским художником. Присмотрелся он к тому, как управлялся с кистями смышлёный подмастерье, попросил принести рисунки, одобрил. И вынес вердикт: православных священников, пусть даже и хорошо разбиравшихся в истории национальной культуры, пусть даже и владевших кистью, – немало. Художников же такого дарования, какой открывался и ещё более – обещал раскрыться в юном вятиче, – по пальцам одной руки перечесть можно. И выходило, что прямая дорога смышлёному семинаристу – в Академию художеств.
Тонкая это «прослойка» – русская интеллигенция. И та за последнюю сотню лет почти стёрлась. А во второй половине XIX века именно она определяла духовный тонус русской провинции.
К чему я об этом? А вот к чему. Вся вятская интеллигенция приняла участие в благотворительной лотерее, в которой были разыграны картины даровитого семинариста. Хватило денег на дорогу в Петербург.
В 1867 г. Васнецов сдал экзамены в Императорскую Академию художеств. Одновременно стал посещать рисовальную школу Общества поощрения художеств, где ему посчастливилось учиться у самого И. Н. Крамского.