Лики зла
Шрифт:
— Я хочу попробовать, как это бывает, — сказала она.
Ну, он-то прекрасно знал, как это бывает! Впрочем, с ней у него все было словно впервые.
Ее губы отдавали горьким и таинственным вкусом незнакомых трав, растущих возле заброшенных канав в тени изгородей из живого кустарника. В них чувствовалась сокровенная пульсация самой жизни. Когда Натан впервые увидел ее, она плыла над его полем, словно восходящее солнце над просыпающейся весенней землей, и он испугался, что бредит. Сейчас он точно так же испугался, что все это, словно сон, исчезнет в одночасье. Он покрепче прижал
Он может и должен любить ее, он должен познать ее — ее тело и душу, и не просто познать ее, а в каком-то смысле и стать ею.
— Ты веришь в предопределение? — спросила она, точно прочитав его мысли.
Предопределение? Это слово вызвало в его памяти образы тех, кто покупает гороскопы и посещает гадалок. С теми, кто постоянно ищет причину своих неудач в чем угодно, только не в себе самом. У него были когда-то такие знакомые.
— Нет, — резко ответил он.
— А я верю. Вернее, совсем не верила до сих пор, но сейчас почти поверила. Я приехала сюда, в Метамору, думая, что снова бегу от чего-то, а вместо этого нашла здесь тебя.
— Не думаю, — ответил он. — Я не могу быть ничьим предопределением.
— Ты сделаешь меня лучше.
Ее слова снова напугали его, напугали перспективой какой-то страшной ответственности.
— Я ничего не могу тебе обещать, — сказал он стараясь уберечь ее от крушения напрасных надежд — Запомни! Я ничего тебе не обещаю.
— Я и не жду никаких обещаний, — сказала она.
— Тем лучше, — с сомнением произнес он. Он глубоко вдохнул, втягивая в себя ее запах.
Его пальцы пробежали по шелку ее волос.
— Это может быть больно, — предупредил он.
— Это уже больно — вот здесь, — она положила руку на сердце.
— Я не хочу причинять тебе боль.
— Я знаю, — ответила она с печальной улыбкой и вдруг неожиданно объявила: — Я другой веры.
“Ну вот, опять начались причуды!” — подумал он.
— Я не принимаю противозачаточных средств, — пояснила она и нервно сглотнула, — я захватила с собой из дома упаковку, но срок годности вышел, я ее выбросила, а новыми обзавестись не успела.
— Не беспокойся, — он обнял ее за плечи и притянул к себе, — я обо всем позабочусь.
Глава 18
Он устал и прекратил бороться с собой. Может быть, это и называется капитуляцией, но он не думал об этом. Сейчас он хотел только слиться с ней. Раствориться в ней.
В ванной было сыро и душно, и он предложил Ларк перебраться в спальню, что они и сделали. Натан щелкнул выключателем, и неяркий, мигающий свет флуоресцентной лампы осветил его комнату: ободранная кровать с пухлым матрасом и кучей неразобранного белья на нем, на полу сшитое его бабушкой лоскутное одеяло, которое всегда напоминало ему фотоснимок засеянных полей, сделанный с самолета.
Здесь все еще сохранялась жаркая духота дня. Некогда Натан держал здесь кондиционер, но он быстро забился пылью и вышел из строя, и поэтому давно уже покоился на самом дне оврага, который Натан засыпал мусором и камнями в процессе землеустройства своих владений.
Натан распахнул окно, и влажный, тяжелый, пахнущий сырой землей
Снаружи донеслись ночные звуки: пение цикад, стрекотание кузнечиков и шелест листвы. Чтобы ставни случайно не захлопнулись, Натан закрепил их каким-то огрызком палки, который валялся на полу, потом включил настенный вентилятор.
— Вряд ли это можно назвать пятизвездочным номером, но все же, — сказал он, повернувшись к ней.
Вся сжавшись, Ларк стояла в дверях с таким видом, словно в любой момент могла передумать и выскользнуть наружу. Она настороженно оглядывала комнату. Там было не так уж много вещей, я красота их была более чем сомнительна: плафон лампы под потолком, полный дохлых насекомых, обои в мелкий цветочек, наклеенные не меньше чем тридцать лет тому назад, под которыми наверняка был еще один слой точно таких же обоев, пол из некрашеных досок, двуспальная кровать, в углу — полупустой шкаф, куча постельного белья. Вот, собственно, все. Небогато.
Вряд ли хозяин этой комнаты часто перелистывал страницы журнала “Домашний уют”.
Ларк перевела свой взгляд на Натана и улыбнулась, но, когда она заговорила, выражение ее лица стало строгим и серьезным.
— Мне нравится ваш дом, — сказала она.
— Что, действительно? — усомнился он. Теперь, когда он увидел свой дом ее глазами, ему стало стыдно за убогий вид собственного жилища, и он не мог понять, то ли она пошутила, то ли просто не хочет его расстраивать.
— Здесь чувствуется характер.
— Может быть, что это за характер? Разгильдяй, бездельник и неряха?!
— Нет-нет, — ответила она и засмеялась. “Слава богу, она смеется”, — подумал он.
— Если выразиться точнее, все это выглядит оригинально, — добавила она.
Слово “оригинально” всегда ассоциировалось у него со старухами, старыми девами и всем, что так или иначе могло быть связано с такими существами, — запахом нафталина, криво намазанной яркой губной помадой и кухонными ситцевыми передниками, напоминающими детские пеленки. Оригинально. Но чем больше он повторял про себя это слово, тем больше оно начинало нравиться ему. Он улыбнулся и шагнул ей навстречу. — Вот уж не думал, что кому-нибудь придет в голову назвать это так. Свинство — пожалуй. Оригинальность — вряд ли.
Ларк улыбнулась в ответ, и это тоже было очень хорошо.
Но она все еще стояла в дверях, не решаясь войти. Когда он подошел к ней ближе, то увидел мелкие капельки пота над ее верхней губой. Ларк растерянно развела руками и переступила с ноги на ногу. Она была взволнована. Она стеснялась. Натан никогда не любил и не ценил женского кокетства, но то, как сейчас держала себя Ларк, произвело на него куда более глубокое впечатление, чем уловки самой изощренной соблазнительницы. — Я всегда стеснялась раздеваться на глазах у посторонних, — сказала она и снова развела руками, а потом крепко прижала их к груди. — Даже при женщинах, даже до белья. Наверное, я родилась одетой. — Она коротко и нервно хохотнула. — Я стесняюсь своей фигуры, ведь она у меня скорее мальчишеская, чем женская.