Ликвидация последствий отстрела негодяев
Шрифт:
– Спасибо…
– Не за что. – Он посторонился, пропуская женщину, от которой пахнуло не духами, а свежескошенной травой.
На мгновение в памяти шевельнулся образ другой женщины – Евы, дочери соседа по даче, полковника в отставке Болотова, но тут же растаял.
Барсов усадил гостью на диван в зале, приготовил кофе, насыпал в вазочки любимое овсяное печенье, орехи, глянул на себя в зеркало, чтобы оценить, как выглядит (надо было побриться утром, мелькнула мысль), и присоединился к учительнице, с любопытством разглядывающей интерьер комнаты. Налил кофе себе и
– Пейте, кенийский, ручной обжарки. Или сначала пропустим по глоточку винца? У меня есть автохтонный «Киндзмараули», Саша снабжает, у него в Грузии родственники живут.
– Кто это?
– Саша Виткер, боец моей группы. Я ведь майор Росгвардии.
– Тогда понятно.
– Что понятно?
– Почему мне Борис Аркадьевич позвонил.
Барсов рассмеялся:
– Значит, проникся уважением.
– Всё равно не надо было связываться.
– Знаете, если честно, за Россию стало обидно. Сколько же она кормит упырей и ублюдков, как этот футболист Комаев, прорвавшийся в депутаты.
– Обиды и негодования похожи на яд, который вы пьёте в надежде на то, что отравятся другие. Счастье начинается с прощения.
– Это кого вы процитировали?
– Кэсси Комбдена.
– Кто это?
– Псевдоним неизвестного автора, афоризмы которого часто публикуются в Сети.
– Разве такое бывает?
Мария Ильинична улыбнулась:
– Встречается.
– Что ж, возможно, этот афорист прав, но если мы каждый раз будем отступать и прощать подонков, жизнь лучше не станет. Таких, как Комаев, надо учить жёстко, они понимают только силу.
– Хотите ещё афоризм?
– Этого… как его… Кэссиди Комбдуна?
– Нет, Франка Шуберта.
– Валяйте.
– Хочешь порадоваться мгновение – отомсти, хочешь радоваться всю жизнь – прости.
Барсов покачал головой:
– Очень умно… я не слышал. Может быть, я и переменю своё мнение. Так что насчёт вина?
– Нет, благодарю, в другой раз. А злобу лучше всего наказывать пренебрежением, это моё правило.
– Хорошее правило. – Барсов поднял чашку. – Вы меня почти уговорили. Будем!
Мария Ильинична засмеялась, поднимая свою чашку.
– Вы умеете отступать, товарищ майор. А чем вы занимаетесь в свободное время?
– Времени свободного у меня почти не бывает. Но если вам интересно…
Разговор перешёл в другую плоскость.
Барсов рассказал гостье, что любит встречаться с друзьями, отдыхает на даче, путешествует, с удовольствием читает классику, беря книги у деда, известного библиофила. Признался, что в соцсетях не сидит часами, как другие, считая это увлечение колоссальной проблемой молодого поколения. Закончил:
– По сути торчок в Инете – болезнь, причём прогрессирующая, и сможет ли переболеть им человечество, не деградируя, большой вопрос.
– Вы правы, – погрустнела Мария Ильинична, – нам всё труднее заставить учеников включать собственный мозг. Не помогают ни правила, ни принимаемые законы, ни примеры. Учить детей мыслить самостоятельно стало невозможно.
– Надо чаще использовать традиционные методы воспитания, – убеждённо сказал Барсов.
– Какие?
– Ремень! И в угол коленками на крупу!
Маша засмеялась, отчего лицо молодой женщины удивительно расцвело и похорошело.
– Бить и наказывать углом нельзя.
– Раньше именно так учили непослушных, дед рассказывал, и ничего, никто не жаловался в Совет Европы или в ООН, и хорошие люди вырастали.
Перешли на шутливый тон, затронули множество тем, волнующих, как оказалось, обоих, от культуры и атак на русский язык до медицины, потом гостья спохватилась, что к ней должна подойти подруга, и убежала, оставив после себя восхитительный букет запахов.
«Надо же! – подумал Барсов, прислушиваясь к самому себе. – Ты не обалдел, майор? Она же не в твоём вкусе…»
«Помолчи! – оборвал он голос второго «я», – много ты понимаешь…»
Размышляя о поворотах судьбы, Вениамин убрал посуду и позвонил Калёнову, вспомнив, что полковник ГРУ в отставке уехал домой из усадьбы Лавецкого сильно помятым.
Максим Олегович отозвался не сразу, словно долго добирался до телефона:
– Да!
Это железное «да» вызвало у Барсова улыбку. У полковника в отставке был глубокий звучный баритон, от которого завибрировало ухо. Вспомнился термин, которым награждали в спецслужбах таких оперативников – рекрут, то есть реально крутой боец. Пришла мысль, что он, майор Барсов, счастливый человек, потому что Калёнов стал ему другом. Правда, к этому чувству примешивалась щемящая нотка сожаления, порождённая тем обстоятельством, что понравившаяся ему женщина выбрала не его, а Калёнова, несмотря на возраст полковника в отставке.
Впрочем, признался сам себе Барсов, Максим Олегович был достоин такой женщины, как Ева. Тем более что знакомы эти двое были давно.
– Максим Олегович, приветствую. Как дела?
– Норм. А у тебя?
Барсов только собрался ответить, как раздался металлический щелчок – включилась рация, настроенная на экстренную связь.
Он извинился перед Калёновым, прервал разговор и поднёс к уху аппарат, закамуфлированный под браслет часов.
– Слушаю.
– Майор, – раздался из циферблата глуховатый голос полковника Гаранина, – срочно в штаб! Одна нога там, другая здесь!
Ёкнуло сердце:
– Что случилось, Владимир Силович?
– Будем сдавать дела, нас отправили в отставку.
Барсов не поверил ушам:
– Что?! Как это – нас отправили…
– Назначен новый директор гвардии, он, в свою очередь, ставит на главные посты своих людей.
– Но как же… мы же – ГОН…
– ГОН расформировывается. Короче, дуй сюда быстрей, надо кое-что успеть сделать, пока не перекрыли доступ к компьютерам.
Рация замолчала.
Барсов аккуратно нацепил браслет на руку – в голове пустота! – попытался поймать родившуюся, но ускользающую мысль. С трудом поймал. Мысль была: кто-то затеял хитрую игру, решая свои проблемы. Но кто? Президент? Новый командующий Росгвардией? Или кто-то ещё? Кто может быть заинтересован в расформировывании группы особого назначения, готовой дать отпор как внешней силе, так и внутренним предателям?..