Ликвидация. Книга вторая
Шрифт:
— Так я же ни на шаг от тебя не отходил, — пропустив колкость мимо ушей, недоуменно развел руками Кречетов. — Ты можешь объяснить, к чему именно ты клонишь? Только спокойно и без нервов…
— А то, шо Лужов не мог быть один, — снова зло оскалился Гоцман. — Ясно, шо действовал он с ходу… И веревки не заготовил. И со шкафом крупно рисковал. Мы могли его там заметить, могли отправить Родю в камеру. Но с чего он знал, шо на квартире главный — именно Довжик? И шо там нет телефона?
В кабинете повисла пауза.
— Ну, во-первых, — медленно заговорил Кречетов, —
Он потянулся за графином, жадно выпил стакан воды. Гоцман, неодобрительно наблюдая за ним, пробурчал:
— И сколько ж ты того шампанского выдул?
— Та-ак!.. — Не отвечая, Кречетов извлек из кармана кителя платок, вытер губы. — Какие у нас есть версии?.. Первое: кто-то следил за Родей. Увидел, что того забрали, позвонил Лужову и приказал убрать…
— При этом он не вмешивается, пока мы тянем раненого Родю до машины, — скептически вставил Гоцман.
— Он мог быть безоружен — чего вмешиваться-то?
Гоцман задумчиво кивнул и тут же поднял палец:
— Во, еще… Он позвонил от имени Довжика. А я все время оставляю главным Якименку. Тут — случайно сорвалось. Видно, потому, шо Леша сплоховал тогда во дворе, выпустил Чекана…
— Ну и что? — пожал плечами майор и звучно икнул. — Ой, прости… Откуда ж ему знать твои привычки?.. Просто выбрал старшего по званию. Кроме того, я уже сказал, что Лужов мог слышать и сам… Вторая версия… — Он покачался на табуретке. — Все-таки Охрятин.
— С какого боку?
— Давид! Когда душат человека, он так молотит руками и ногами, что надо быть полнейшим идиотом, чтобы чего-нибудь не заподозрить… То есть Лужов душит Родю, а тот совершенно тихо и мирно прощается с жизнью — не кричит, не дергается, да?.. А Охрятин, стоящий под дверью, ничего этого не слышит?.. По-моему, надо еще раз его пощупать, надо…
Оба помолчали. Наконец Кречетов шумно вздохнул. Гоцман поморщился от запаха ядреного перегара.
— Ну и третье. Самое поганое… Это кто-то из своих.
— Ладно, — скрипнул Гоцман, обмакивая перо в чернильницу. — Тогда давай еще раз сначала. Вспоминай день убийства Роди, минута за минутой…
Глава третья
— Здравия желаю, товарищ майор!.. — Свежий, выспавшийся Саня, только что заступивший на дежурство, бодро кинул ладонь к фуражке, приветствуя старших по званию. — Доброе утро, Давид Маркович!..
Совершенно опухший за бессонную ночь Кречетов страдальчески поморщился — мол, что ж ты гаркаешь в самое ухо!.. А Гоцман, рассеянно взглянув на Саню, покивал — здравствуй, здравствуй.
Они медленно шли по улице. Свежо, по-утреннему звенели трамваи. Скособочившись, проползла извозчичья пролетка с ранними пассажирами, в порту с пронзительной печалью загудел пароход. Прогромыхал нагруженный барахлом
— Слушай, а шо ты говорил за Довжика? — спросил после большой паузы Гоцман.
Кречетов помотал головой:
— Все, Дава, стоп. Ша, как ты говоришь… Сейчас выспимся и — на свежую голову… А говорил я тебе про женщин. Про то, что сидел с любимой женщиной в ресторане… — Он искоса, лукаво взглянул на приятеля: — Ну, только не говори, что у тебя нет любимой женщины!
— Есть, — после большой паузы неохотно кивнул Гоцман. — Ну, в смысле… нет.
— Что значит «есть, в смысле нет»? — вскинул брови майор.
— Не хочет меня видеть, — пробурчал Давид.
— Тебя?! — поразился Кречетов. — Бред!.. Дава! Или ты что-то скрываешь, или… или я тебя совсем не знаю!
— Та вроде я ей тоже нравлюсь, — Гоцман смущенно почесал небритый подбородок, — но она… вот не хочет меня видеть, и все…
— Может, дура? — деловито предположил майор.
— Нет.
Кречетов на мгновение застыл, задумчиво глядя в небо. Гоцман, разинув рот, наблюдал за ним.
— Интеллигентная? — оторвавшись от созерцания облаков, осведомился Кречетов.
— Н-ну, да…
— Цветы ей дарил?
— Н-нет, — совсем теряясь, пробормотал Гоцман.
Кречетов от души хлопнул себя по кантам форменных брюк.
— Давид!.. Ну ты даешь!..
— Ну, а шо?.. Я… — пытался слабо сопротивляться Гоцман.
— Ты красивые слова ей говорил? В театр ее приглашал?
— Ну-у… в кино… Так не пошла же. Хотя картина хорошая была, ленд-лизовская…
— В кино?! — презрительно хмыкнул Кречетов и постучал по околышу фуражки. — В театр!.. Только в театр!.. В общем, так. Контрамарки я достану. Ты, — он деловито начал загибать пальцы, — первое — цветы, второе — красивые слова. Самые красивые! Никаких анекдотов и рассказов о работе, понял?! Только она, ты меня понял?! Да!.. — Майор снова хлопнул себя по лбу, вернее, по фуражке. — Срочно побриться, белая рубашка и чистые ботинки… Но сначала — цветы! Нет, с самого начала — крепкий, здоровый сон!..
На стену арки, ведущей во двор, где жил Гоцман, худенькая женщина в синем беретике клеила бумажку. Подошедший сзади дядя Ешта близоруко всмотрелся в косо выведенные красным карандашом строки: «ПРОДАЕТСЯ мясорубка № 5, бидон для керосина (прохудившийся), радиоприемник «Пионер» (новый, шестиламповый) и ботинки мужские ношеные, 44-й размер. Ул. Перекопской Победы, 10, спросить Дору Соломоновну».
Во дворе пацаны резались в ножички. Перочинный ножик брали за ручку и, примерившись, кидали в землю так, чтобы отвоевать себе территорию побольше. Тут же стоял Рваный, бережно придерживая своего знаменитого николаевского голубя. Пацаны изо всех сил делали вид, что им не завидно, поэтому матерились преувеличенно громко и через слово сплевывали.