Ликвидация.Бандиты.Книга вторая
Шрифт:
Ах, Ева, как она мила и непосредственна. Как свежо ее дыхание, как приятно пахнет кожа, как мило просвечивают на солнце ушки.
— Ева, я старый склочник? — тихо спросил Александр Николаевич.
— Нет, — завороженно прошептала Ева и покачала головой.
Ее бледные губы всего в нескольких сантиметрах от его губ. И дыхание сбивается, как когда-то давно, в юности. И так же свербит в носу.
— Апчхи!
Вот это конфуз! Чихнуть прямо в лицо милейшей девушке, в такой завораживающий момент. Определенно — сегодня неудачный
— Бога ради, Ева Станиславовна! Какой конфуз на мою седую голову! — Бенуа вынул из кармана чистый носовой платок и начал вытирать зажмурившуюся и сжавшуюся в комок Еву от капель своей слюны. — Простите великодушно, не знаю, что на меня нашло. Позвольте, я…
— Нет, не надо, я сама… Спасибо, — ответила Ева и взяла платок. Пальцы их соприкоснулись. Бенуа подумал, стараясь всем сердцем впитать это мгновение — сейчас она отдернет руку, и я еще больше почувствую себя неловким.
Но Ева не отдернула. Девушка позволила удержать себя — совсем не намного — только чтобы почувствовать разницу между мимолетным прикосновением и прикосновением, исполненным чувства.
Сердце Александра Николаевича сладко сжалось.
До сих пор он боялся думать о Еве всерьез. Она просто хорошенькая девушка, неглупая, из нее может выйти вполне дельный музейный работник. Ева и работает-то в Эрмитаже всего год, а уже прочла все книги, которые Александр Николаевич дал ей, чтобы она могла получить представление о предмете, живо интересуется искусством, сама немного рисует, но пока стесняется просить об уроках. Если не занята, то следует за ним как тень и готова исполнить любой каприз.
Кто в кого первый влюбился? Ведь Бенуа на нее даже и не смотрел. Мало ли, какие у него сотрудники? Когда это произошло? Было ли это как с Акицей или иначе?
При воспоминании об Акице Бенуа едва не застонал. Ведь они с ней столько прошли, воспитали детей. Никак нельзя, чтобы она узнала. Это же оскандалиться — адюльтер на старости лет. Никак нельзя допустить, чтобы отношения с Евой перешли дальше платонических. Иначе можно вообще остатки самоуважения потерять.
Хорошо, что никто не знает.
1920 год. Март.
Ванька-Белка оказался красивым высоким брюнетом лет тридцати, одетым как краснофлотец. Ишь, как скалится, знает себе цену. Не одно бабье сердце по нему, наверное, иссохлось.
— Так что ты говорил, фраерок?
— С глазу на глаз перешептаться хочу. Не боишься?
Белка рассмеялся еще громче:
— Тебя?
Те двое, что терлись чуть поодаль, — не то Белкины телохранители, не то клевреты — смотрели равнодушно. Они не думали, что Белка решится на такое безумие.
— Мерин, Сергун, сдриснули оба.
— Чего?
— Сдриснули, говорю, оба. Нам тут с фраерком интим нужен.
Мерин и Сергун, помявшись, вышли из комнаты.
— Смелый ты, фраерок. Я люблю смелых. Они потом плачут горше.
— Думаю, плакать не придется. Дело тебе предложить хочу…
Что всего удивительнее было Курбанхаджимамедову — так это почему уголовка так бездарно расходовала силы и средства. Посадить человека с биноклем на чердак возле Сенного рынка и записывать все, что происходит. Всего за неделю тщательных наблюдений поручик вычислил, кто из трущихся на рынке людишек наводчики, кто карманники, кто фармазонщики. Вычислив наводчиков, он отлавливал их и тряс до тех пор, пока они не признавались, на кого работают. На пятом — вернее, на пятой, потому что наводчицей оказалась баба, — Курбанхаджимамедову повезло. Баба рассказала, где искать Белку, и поручик милосердно свернул ей шею, потому что все равно ей было не жить.
Впрочем, на встречу с бандитом он пошел не сразу. Сначала он устроился на работу в милицию. Мелкой сошкой, водителем, изображая из себя контуженного на фронте дундука, только и умеющего, что крутить баранку. Выбор его объяснялся просто — если предметы из коллекции Булатовича попали в руки мародеров, где-нибудь они себя да проявят. Но только ментовские сплетни слушать — слишком неэффективная метода. К тому же всех не переслушаешь. Была у Курбанхаджимамедова еще одна богатая идея, но провернуть ее в одиночку он не мог, потому ему и понадобился Белка.
Поручик подкараулил бандита на Лиговке, возле шалмана.
— Эй, морячок, прикурить не найдется, — спросил Курбанхаджимамедов, когда Белка со своими приятелями появился в подворотне.
Бандиты сразу достали волыны, и Курбанхаджимамедов примиряюще поднял руки:
— Вы че, братишки, шуток не понимаете.
— Ты откуда такой вывалился, чувырла?
— Да вот, стою, тебя поджидаю, в шалман одного не пускают.
— А ты ко мне в подружки клеишься?
— У меня подружки с собой. Вели псам своим волыны убрать.
Белка цыкнул, и стволы спрятались в бушлатах. Поручик медленно, чтобы не нервировать преступников, раскрыл полы шинели, и Белка присвистнул — по карманам поручика было рассовано шесть бутылок «смирновской».
— И откуда я узнаю, что ты не из легавки?
— А я из легавки и есть, — ответил Гурбангулы, застегивая шинель.
— Че, серьезно? — заржал Белка.
— Так поговорим?
— Ладно, пошли.
В шалмане было тесно и накурено. Нестройно дребезжали две гитары, где-то играли в карты, из маленьких комнаток зазывно выглядывали страшные бабы.
Белке с компанией отвели совсем крохотную комнату со столом и двумя скамьями. Белка уселся спиной к стене и кивнул поручику на место напротив. Дружки встали у двери.
Когда поручик убедил бандита выпроводить Мерина и Сергуна, разговор пошел конкретный.
— Ты что, правда из легавки?
— Правда. Но ведь ты никому не скажешь?