Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера
Шрифт:
Практически не было заметно борьбы за выживание, кроме показаний Олега, спихивающего на своих подчинённых. Скажем, звучали уверения, будто молодые люди, приходя к нему в гости, так сказать, чаю попить, после общения, узнавая о проблемах в его «бизнесе» (интересно узнать, в каком?), решались помочь, причём самочинно, не вводя его в курс дела. Любопытно, что помощь обычно выражалась в устранении людей, мешающих или угрожающих ему. По его словам, денег они за это не получали, напротив, он корил их и убеждал более такого не делать, а иногда помогал им, авторитетно вмешиваясь в их проблемы, которые сами они решить не могли. И конечно, он не мог ни в коей мере влиять ни на принятые ими решения, ни, тем более,
Надо отдать должное этим, якобы, приходящим «чаю попить» людям — их реакция дальше улыбки не заходила, а злоба из-за смерти друзей и внушённого и переживаемого ужаса когда-то, постепенно затухала, перейдя в жалость.
Отношение ко мне, как к выдвигаемому «пугалу», самоустранилось вместе с ушедшей опасностью. До сих пор редкие встречи на судах или следовании к ним несли не просто положительные обоюдные эмоции, но даже радушные, вместе с предложениями помощи после их освобождения — некоторые уже дома, а многие готовятся к возвращению.
Ещё одна особенность нашего коллектива, которой я раньше не придавал значения: ни один человек из нас, за исключением двоих-троих, не был ранее судим! ОПГ будущих «первоходов».
Из «лианозовских», которые при покойном Григории входили в состав «бригады», почти все были ранее судимы, отличаясь кардинально, соответственно, и смотрели на нас, по их мнению, жизни не знающих, свысока. На этой почве возникали периодические конфликты, и именно из-за отношений, рождаемых этой разницей. Из-за неё-то, при разделе власти и восхождении к «рулю» Пылёвых после смерти Гусятинского, у сторонников «братьев» и была некоторая злость, поддержанная ещё и тем, что их возмущала в бывших «сидельцах» безобразная тяга к первенству и деньгам. Все знали, что делёжка была честная и равная, и «лианозовской» верхушке перепало более, чем они ожидали. Это, возможно, и сподвигло их «завидущие» взгляды на всё остальное, исходя из того, что раз дали больше предполагаемого, значит, можно забрать всё.
На деле же основной причиной стало владение долей в «Русском золоте», которую Пылёвы оставили за собой. Именно из-за подобных своих и Ананьевский, и «Ося», и «Дракон» встали на нашу сторону, что и закончилось трагедией в бане…
…Что же сподвигло молодых людей, никогда не имевших отношения к криминалу, стать соучастниками преступлений, чтение о которых поднимает волосы дыбом? Судя по показаниям и упоминаниям друг о друге, где говорилось о не очень хорошем выполнении своих обязанностей, где-то и разгильдяйстве, поначалу это самое участие, как я уже говорил, серьёзно не воспринималось.
Их разухабистость и «понты» в поведении, навязанная ошибочным пониманием своего места в гражданском обществе, которое выстраивалось то ли само собой, то ли под чьим-то жутким планированием. И, возможно, решило лишь принятие курса репрессивной дисциплины, после применения которого и появилось понимание у каждого, где он находится, спустив с небес на грешную землю.
Просматривалась и другая сторона. Откуда должна была взяться преданность, за исключением совсем приверженных, когда денежное содержание, по мнению задержанных, не соответствовало содеянному, а после вообще исчезло, как и всякая помощь и поддержка после начавшихся арестов, что уж совсем непонятно. Босовы помогли даже кровному брату по одному из родителей — Елизарову Сергею. Наоборот, как только он был арестован, вся мебель из его квартиры была вынесена по указанию одного из братьев. Состояние дел подходило к объявлению меня и ещё нескольких, проходящих со мной по делу, «обвиняемыми», и соответственно, — к ознакомлению с материалами дела.
Новые, для меня так и оставшиеся необъяснимыми, вводные со стороны следственного комитета, заключались в разделении судопроизводства на два, хотя следствие уже было закончено, и суд должен был быть один! Возможно, для улучшения отчётности — ведь так получалось два суда по делам организованной преступности, правда, такое наблюдалось и ранее.
Что оставалось делать, пришлось принять это как данность, к тому же представители следствия объяснили, что второй раз статьи 209 и 210 не будут предъявлены. Это, собственно, не удивительно — ведь дважды за одну и ту же провинность, по Конституции РФ, судить нельзя. Правда, позже всё случилось с точностью до наоборот, мало того что статьи эти были предъявлены ещё раз, так и срок, полученный по ним при сложении наказаний, получился гораздо больше возможного, определённого законом, хотя я был совсем не исключением, а, скорее всего, правилом, как и все остальные из нас, у кого было такое же разделение на два суда. Впрочем, у Олега Пылёва эта цифра несравнимо больше — 90 лет, при возможных, кажется, 27. Кстати, срок у него, не в пример другим, получился небывалым — «пожизненное заключение» + 18 лет, не описанный ни УК, ни одним Пленумом Верховного суда.
Говорить о себе нечего, как бы мой срок ни складывался, любым из них я доволен и благодарен, ибо он конечен!
За изучение этой кипы бумаг я засел со всей серьёзностью, совершенно на время работы забывая о том, где я, кто я, и что мне грозит. Воображение позволяло воспроизводить прочитанное в другом формате, а ручка отмечала в тетради все слабые, неправдоподобные, а то и лживые факты. Многочисленные ошибки, оговоры и несовпадения, как мне казалось, дадут возможность быть услышанным. Многое из замеченного могло позволить «опрокинуть» многих свидетелей и в особенности тех из них, которые дали показания на других, забыв о своей вине, — «перевербовав» их в свидетелей защиты прямо в зале суда.
Толстые «Еженедельники» заполнялись точными выдержками со ссылками на том, страницу и даже точку с упоминанием сути, дня допросов, следственного эксперимента или свидетельских показаний с указанием числа, фамилии, имени и отчества. Там же были отмечены экспертизы, отказы в них, нарушения и преувеличения — это могло стать последней каплей в достижении цели «снисхождения» в вердикте присяжных. Шансы были мизерные, тем более что после вынесения судьей Откиным трёх «пожизненных приговоров» следствие вместе оперативными сотрудниками потеряли всякую взаимосвязь с судом, что создало им некоторые проблемы в продолжении раскрытий преступлений и общения с совершившими их.
Ещё недавно существовало негласное соглашение подобное нынешнему, почти оформленному официально договору с судом: после получения Пылёвым, Маханиным и Михайловым высшей меры появился пробел в год полтора, когда суды выносили приговоры, не учитывая поведения подсудимого на досудебном следствии и если бы не милость присяжных, ехать бы мне на «Огненный остров», попавшему как раз в этот промежуток.
Сейчас Марат Полянский, не прибегая к суду присяжных, воспользовался договорённостью с судом и получил минимум.
Сюрпризов была масса, но все они были объяснимы. Многим я воспользовался бы в случае выбора другой линии защиты. Но чем больше я живу, тем чаще убеждаюсь, мы можем выбирать многое, не зная при этом, что выбираем свою судьбу. Поэтому, сделав ставку на признательные показания, оставалось акцентировать внимание лишь на тех фактах, которые доказывали мою некровожадность и безысходность.
Что касается второго — всё предельно ясно, первое же выражалось в подтверждении того, что при возможности, помноженной на полученные инструкции, я всегда пытался уменьшить количество погибших. Много ли это или мало — не мне решать, но я считал, что вынести это на суд и мнения присяжных — не только моя обязанность, но и единственная возможность.