Ликвидатор
Шрифт:
Странно, но я почему-то удивился и даже попытался проанализировать случившееся. Но мне не дали времени.
Старший из этих двух разбойников поначалу просто остолбенел. По-моему, он даже не заметил момент удара, так молниеносно я его нанес.
Но когда пришедшая в себя девочка выползла из-под насильника и бросилась в окружавшие деревушку заросли, а напарник так и остался лежать на земле, не подавая признаков жизни, бородач с удивленным возгласом присел на корточки и перевернул его на спину.
Увиденное настолько поразило
И тут он заметил мой взгляд. Заметил – и мгновенно все понял.
Не знаю, из каких потаенных глубин моей ущербной памяти всплыло изречение, что глаза – зеркало души. И то, что увидел разбойник в этом "зеркале", наверное, сказало ему больше, чем если бы мне устроили допрос с пристрастием.
Не думаю, что на такую проницательность способен человек цивилизованный. Но промышляющий разбоем гуркх, обитавший подобно дикому зверю в горах и лесных зарослях, был гораздо ближе к природе, чем городской житель. Потому он больше доверял инстинктам, нежели многословной болтовне.
И сейчас его поистине животная реакция на увиденное подсказала совершенно точно и определенно – перед тобой враг, повинный в смерти товарища.
Взревев раненым тигром, он выхватил длинный кривой кинжал и бросился на меня, горя желанием пригвоздить чужестранца к земле – око за око, зуб за зуб, истина, впитанная с молоком матери.
Конечно, он мог позвать других, чтобы позабавиться всласть с убийцей напарника, но жажда мести и древний обычай затмили голос разума.
Гуркх ударил…
Какая сила подняла мое тело навстречу летящему мне в грудь клинку, я так и не понял. Еще час назад я лежал, будто замшелый камень, и даже справлял нужду – а для этого нужно было встать и пройти метров двадцать – только тогда, когда становилось совсем невмоготу. Все мои жизненные ритмы были замедлены, вялы и по-старчески бесстрастны.
Что меня всколыхнуло, заставило почувствовать мышцы, мгновенно наполнившиеся нерастраченной за долгое лежание энергией, и вскочить на ноги, что обострило до предела реакцию, если совсем недавно я ленился даже прихлопнуть назойливую муху?
Возможно, я и нашел бы ответ на эти вопросы, но сейчас было недосуг – нож гуркха был на расстоянии не более десяти сантиметров от моего сердца…
Он умер, так и не поняв, что произошло. Каким-то непостижимым образом его рука оказалась зажата словно тисками, острый как бритва нож, царапнув мою грудь, вдруг резко изменил траекторию и в следующее мгновение уже торчал в груди хозяина.
Я смотрел в стекленеющие глаза разбойника и, казалось, впитывал мрак его души, высасывал его жизненные силы. В этот миг я был вампиром, кровожадным чудовищем, сладострастно наблюдающим за агонией очередной жертвы.
То
На мгновение мне стало так страшно, что я едва не потерял сознание. Но только на мгновение. Едва пронзенный кинжалом гуркх свалился у моих ног, как я снова стал бесстрастным, хладнокровным убийцей, трезво оценивающим свои способности и возможности.
И только сейчас я сообразил, что вокруг воцарилась непривычная тишина. Я посмотрел на жителей деревни и окружавших их разбойников и злобно, как растревоженный после долгой зимней спячки медведь, оскалил зубы.
Но если деревенские застыли от изумления – таким они меня еще не видели, – то разбойники остолбенели по иной причине. Они мгновенно сообразили, что двое их товарищей мертвы, но только не могли понять, как все это произошло.
Наверное, гуркхи – по крайней мере некоторые – видели момент удара кинжалом, но как он оказался в груди товарища – это было выше их понимания.
Впрочем, столбняк был недолгим. Завыв на разные голоса, они стаей бросились ко мне, на бегу вытаскивая кто саблю, кто нож, а кое-кто размахивая увесистой боевой дубинкой, окованной стальными шипами.
У них было и огнестрельное оружие, несколько старинных винтовок с тяжелыми резными прикладами, однако жажда отправить меня в ад своими руками омрачила их разум.
Но предводитель разбойников не зря многие годы управлял своим буйным отребьем. Пожалуй, только он и остался достаточно уравновешенным и хладнокровным среди ревущей стаи гуркхов.
Его зычный голос перекрыл вопли подручных, и разбойники, приученные к беспрекословному повиновению сызмальства, остановили свой бег так резко, будто между мною и ними неожиданно выросла стена.
И лишь один, наиболее резвый, то ли не услышал в приступе ярости голос вожака, то ли не счел нужным выполнить приказ. Он подбежал ко мне и со свирепым торжеством на бородатой физиономии замахнулся старинным, изрядно источенным клинком, намереваясь располовинить меня до пояса.
Трижды дурак! Ему бы попристальней взглянуть мне в глаза, прежде чем махать своей железкой…
Я стремительно шагнул к нему навстречу, левой рукой придержал на замахе его правицу с саблей, а правой ударом "тигровой лапы" вырвал горло. Разбойник, будто во сне, сделал несколько медленных шажков вперед, как бы обходя меня, но я уже не смотрел на него.
Я глухо рассмеялся и швырнул кровоточащий кусок под ноги вожаку гуркхов.
Тишина снова упала на деревню, как молот, обернутый тряпьем, на голову болтуна. Разбойники, сами кровожадные и беспощадные звери, вскормленные сырым мясом и вспоенные кровью невинных и беспомощных жертв, были буквально сражены наповал увиденным.