Ликвидаторы времени. Охота на рейхсфюрера
Шрифт:
Потом пришла мысль, что если ребята живы, то одного они меня не бросят, а учитывая, что за то время, пока мы эсэсовцев уничтожали, Бродяга скорешился с местным подпольем — шансы на мое освобождение резко возрастали.
Затем, в соответствии с народной мудростью, я решил поспать и разбираться с проблемами при свете дня.
Когда Александру доложили, что во время банальной разведки в деревне группа напоролась на засаду, первой мыслью было: «Ну вот, допрыгались!». Но вторая часть сообщения порадовала его еще меньше. Зельц, захлебываясь, верещал в наушнике что-то про то, что «товарищ старший лейтенант пропал», «немцы — везде» и прочую паническую мутотень. Пришлось рявкнуть
— Товарищ майор, Арт в деревню с одним из «партийных» пошел. Без оружия и рации. А тут полицаи навалились. Мы на выручку пошли, а из леса мотопатруль — два грузовика с фрицами. А нас всего трое…
— Так, понятно. Что сейчас творится?
— В деревне стрельба началась. Наших, наверное, ловили. Потом несколько взрывов было…
— Несколько — это сколько?
— Три.
— Так и отвечай в следующий раз! — точное количество взрывов было, конечно, не важно, но воспитывать Зельца надо. Пусть парень мысли в порядок приведет, а то, как в бессмертной кинокомедии: «Все пропало, шеф! Все пропало!»
— Слушаюсь! — голос Дымова стал уверенней.
— И про код не забывай!
— Так точно! Гады сейчас в… кусты пошли. Цепью. Несколько минут назад погрузили тушки на колеса и спешно умчались.
— «Двухсотые» или «трехсотые»?
— Я не очень разглядел, но и те и те были вроде…
— Давай ориентир, мы скоро подтянемся. И наблюдение продолжай! Отбой.
— Понял. Отбой.
«Судя по наличию „тушек“, Антона тепленьким взять не удалось… Что уже хорошо! А если обратить внимание на то, что немчура за прочесывание принялась, то — совсем хорошо! Значит, Тохе удалось в лес ускакать. Будем его сами искать», — и, высунувшись из штабной палатки, Александр громко скомандовал:
— Отряд, в ружье!
На этот раз побудку мне устроил один из соседей, запнувшийся о мои ноги. Открыв глаза, я с трудом (хотя и легче, чем это получалось ночью) сел. Народу под навесом существенно прибавилось, и большинство в настоящий момент куда-то торопилось. «Неужто завтрак?» Поднявшись на ноги, я заковылял вслед за всеми. Рядом два бойца несли на плечах третьего, ноги которого были замотаны грязным бинтом.
— Куда идем, товарищи? — спросил я их.
Один бросил на меня косой взгляд, но ничего не ответил, а вот губы второго зашевелились.
— Я ничего не слышу! — и я показал на свое ухо.
Троица затормозила, и ответивший мне медленно, так, чтобы я понял по губам, сказал:
— Поверка.
«Удачно, что меня разбудили, — пришла мысль, Кто его знает, какие тут порядки? Может, за невыход на построение сразу расстреливают?»
Солнце было еще невысоко и тени от караульных вышек перекрывали центральную «площадь» лагеря.
«Так, что тут у нас?» — подумал я, оглядываясь.
Лагерь представлял собой неправильный четырехугольник, размером примерно сто на двести метров, обнесенный высоким проволочным забором, метрах в пятнадцати от которого шел другой — низкий. По углам и у единственных ворот стояли вышки. И на каждой, что характерно, — прожектор. «А между заборами, как пить дать, часовые должны ходить!» — догадался я. Кроме длинного навеса, под которым я провел ночь, огромной деревянной бочки в одном из углов огороженного пространства и пары дощатых домиков, у ворот на территории лагеря ничего больше не было. И тут же, будто в подтверждение, из-за караулки вышел немецкий солдат и двинулся вдоль колючки.
«Судя по количеству народа, — а на первый взгляд, на „площади“ стояло несколько сотен человек, — и отсутствию построек, это не настоящий лагерь, а скорее какой-нибудь сборный пункт или накопитель», — сообразил я.
Стоящие вокруг меня люди зашевелились, сбиваясь теснее. Вдруг
Завертев головой, я заметил на одной из вышек, что стояла метрах в пятидесяти от меня, здоровенную сирену, рукоять которой увлеченно крутил щуплый немец в форме со знаками различия унтер-офицера.
Спустя некоторое время унтер прекратил свои телодвижения, и соседи перестали морщиться. Одна створка ворот открылась, и вся толпа качнулась по направлению к ним.
— Что? Что такое? — как мог громко, спросил я.
Стоящий рядом здоровяк в изодранной кожаной куртке развернул меня к себе лицом, и я прочитал по губам: «Не ори! Еду дают!»
Кивнув в ответ, я стал ждать.
Спустя пару минут немцы командами, а больше — грозным видом двух пулеметов, размещенных сразу за воротами, навели относительный порядок, и пленные, вытянувшись в колонну по одному, стали подходить за пайкой. Когда стоявший передо мной здоровяк, одетый в кожаную куртку («Танкист, наверное» — отметил я про себя), вышел вперед, я увидел, чем нас угощают. В проеме ворот стояла двуколка (однако лошадей я нигде на заметил), в которой виднелась кучка каких-то корнеплодов. Мой сосед как раз дошагал до тележки, и человек в советской форме, но без знаков различия и с белой повязкой на рукаве протянул ему два каких-то овоща. «Негусто, однако!» — думал я, выходя из строя.
Два склизких овоща, которые мне сунул Капо, [78] оказались брюквой. Сырой и чуть подгнившей. Это я выяснил, вернувшись под навес. Да, дилемма: остаться голодным или мучиться животом, съев этот «завтрак»! Пока я, сидя по-турецки, размышлял об этом, окружающие меня люди торопливо поглощали «лакомство». Я же по здравом размышлении, решил, что смогу немного продержаться, что называется, на «подкожном жире», и собрался поделиться одной брюквиной с тем танкистом, а вторую отдать кому-нибудь из доходяг, что не смогли выйти на завтрак.
78
Капо — привилегированный заключенный в концлагерях Третьего рейха, работавший на администрацию. Капо — в узком смысле это категория лагерного актива, находившаяся по иерархии ниже обер-капо и выше бригадиров, могли выполнять функции старосты барака, надзирателя. В широком смысле капо — это вообще актив нацистских концентрационных лагерей, привилегированная прослойка заключенных, осуществлявшая непосредственный, низовой контроль над повседневной жизнью простых заключенных.
Бамс! — от сильного подзатыльника голова моя чуть не взорвалась! Я завалился на бок, а овощи покатились по земле. Пару мгновений перед глазами плясали звездочки, но, что удивительно, я начал слышать!
— …ресторан! Сидит, мля, выбирает! — и кто-то пнул меня сапогом под ребра.
«Вот тебе и равенство угнетенных!» — подумал я, переваливаясь на другой бок. Надо мной стояли двое молодых, до «четвертака», парней, одетых в относительно чистую форму.
— Да ладно тебе, Колян, распинаться-то. Он же глухой, как пень… — интересно, что я ясно расслышал все сказанное. Ох, не зря доктора говорят: «Голова — дело темное».
— Эй, чего к парню пристали! — раздался возмущенный голос у меня за спиной.
— А ты чего возникаешь? Комиссар, что ль? — в голосе мародера послышалась угроза.
Да, обвинение для этого места и времени более чем серьезное. «А! Была не была! Надо и тут авторитет зарабатывать!» Один из грабителей как раз нагнулся, чтобы подобрать «мою» еду, а внимание второго отвлек неизвестный, вступившийся за меня. Оба этих обстоятельства, учитывая мое далеко не блестящее физическое состояние, сильно повлияли на мое решение.