Лили.Посвящение в женщину
Шрифт:
XXXVI
Ночь Лили провела спокойно.
Крепкий сон прибавил ей сил, и приехавший утром доктор нашел ее состояние вполне удовлетворительным.
— Превосходно! Лучшего нельзя и желать! — с довольным видом заявил он молодой женщине. — Полежите деньков пять или шесть в постели, и я вполне уверен, что вы встанете как ни в чем не бывало. По правде сказать, я все-таки побаивался вчера за вас! Такие потрясения, какие перенесли вы, иногда оканчиваются прескверно. Вы же, сверх всяких ожиданий, перенесли легко, — честь и слава вашему юному организму!.. Очень рад, да-с.
А вот увидав Рогожина, доктор нахмурился.
Павел Ильич не спал всю ночь, от пережитых волнений и мук лицо
— Послушайте, — обратился к нему доктор, сердито качая головой, — позвольте вам дать добрый совет.
— Что такое? — пробормотал Рогожин.
— А вот что! Судя по вашему лицу и глазам, вы, очевидно, провели бессонную ночь, нервничали и рисовали себе всевозможные ужасы… Я не имею права вмешиваться в ваши отношения с госпожой Тепловой, но от чистого сердца говорю, что лучше было бы и для вас, и для нее, если бы вы удалились на несколько дней, привели бы в порядок свои нервы и дали бы возможность вполне успокоиться и окрепнуть любимой вами женщине… Один уже ваш трагический вид, как я успел заметить, тревожит и волнует нашу больную, а всякие волнения для нее в настоящее время в высшей степени вредны… Это раз. Затем, ваша собственная психика настолько отклонена от нормы, что в присутствии этой женщины вы вряд ли в состоянии владеть собой и отдавать себе отчет в своих поступках. Все это может привести к крайне нежелательным результатам, в которых потом вы сами же будете винить себя. Мы живем в ужасно нервный век! Куда ни глянь, все нервы и нервы… Люди говорят и действуют не в силу логических доводов разума, не в силу естественных чувств и потребностей, а в силу случайного, мимолетного настроения, в зависимости от болезненной и прихотливой вибрации расшатанных нервов. На этой почве регулярно совершаются всевозможные сумасбродства.
— К чему вы говорите мне все это? — раздраженно передернув плечами, прервал монолог эскулапа Рогожин.
Доктор поднял брови и, поправив очки, пристально поглядел ему в лицо.
— К чему?.. — задумчиво и тихо произнес он. — А к тому, что вам надо немедленно уехать отсюда и постараться, хотя бы на несколько дней, не давать знать о своем существовании госпоже Тепловой. Здоровье ее сейчас находится в состоянии шаткого баланса, и поэтому ее просто необходимо оградить от всяких волнений и потрясений. А чтобы избежать этого, прежде всего необходимо ваше отсутствие. Ведь то, что произошло с больной, несомненно, есть не что иное, как последствие какой-то тяжелой сцены, происшедшей между нею и вами. Разве вы можете быть уверены, что подобная сцена не повторится вновь?..
После минутного колебания Рогожин пообещал:
— Да, вы правы, я уеду, но боюсь, что есть обстоятельство, которое, помимо меня, может сильно встревожить и взволновать больную. Я передал ей полученное на ее имя письмо. Я не знаю, от кого это письмо, но подозреваю, что оно от того человека, который встал между мною и этой женщиной. Он — главный виновник ее и моих страданий!..
Губы Рогожина дрогнули, и лицо исказил приступ гнева. Кажется доктор сразу все понял, ибо удивленно воскликнул:
— Зачем же вы отдали ей это письмо?
— Я… я не знаю… Я поступил в каком-то порыве!.. — путано попытался объяснить причину своего действительно странного поступка Рогожин.
Но доктор перебил его.
— Надо немедленно взять это письмо обратно… Подождите здесь, я постараюсь как-нибудь сделать это… — И доктор направился в спальню Лили.
Но едва только он вошел туда, как его настиг Рогожин. И то, что Рогожин увидел там, настолько поразило его, что он замер на месте.
Лили, приподнявшись на постели, жадно читала письмо. Увидев Павла Ильича, Лили вскрикнула, скомкав письмо, прижала его обеими руками к груди и бессильно упала на подушки. Глаза ее сверкали. В них было столько ужаса и тоски, они были с такой напряженной мольбой устремлены на Рогожина, что тот невольно отшатнулся от нее.
Но затем, поняв все, он застонал и бросился к Лили…
— Письмо… Дай мне письмо! — хрипло пробормотал он, желая вырвать из бледных рук Лили скомканный листок почтовой бумаги.
Однако прежде чем его прочел Рогожин, Лили успела быстро пробежать глазами скачущие строки послания своего первого мужчины.
XXXVII
Далецкий писал:
«Дорогая Лили! Если бы вы знали, как тоскую и страдаю я, не видя вас столько времени. Жизнь без вас кажется мне такой сумрачной и бесцветной. Долго и скучно тянутся дни, еще томительнее и скучнее проходят ночи, а ваш милый, чарующий образ неотступно стоит передо мной, зовет и манит меня…
Быть в семье для меня невыносимо. Я не могу видеть без содрогания плачущую и ноющую жену. Она мне противна и жалка, и я чувствую к ней одно только физическое отвращение. Дети, которых я прежде так любил, неожиданно сделались для меня далеки и чужды. У меня нет угла, нет пристанища, где бы я мог хоть на мгновение отдохнуть душой, нет человека, которому я мог бы поверить свои страдания и муки…
Я не знаю, как у меня еще хватает сил петь… Каждый раз, когда выхожу на сцену, я невольно ищу среди публики ваши чудные глаза, ваше милое личико. Я не вижу вас уже более четырех месяцев!
Лили, дорогая Лили! Какая скорбь, какое отчаяние в моей душе! Сжальтесь надо мной, дайте мне возможность хотя бы издали увидеть вас! Вы измучили меня. Из-за вас я сделался несправедлив и жесток к своей жене, к своим детям. Я чувствую и сознаю, что несправедлив к ним! Но виной этому вы, вы одна!.. Вы отравили мое сердце, мою душу, мой разум, — и я готов, ради вас, бросить и жену, и детей, и сцену… Я брошу все и пойду за вами, как преданный пес за своим хозяином, куда бы вы ни позвали меня!
Прежде, до вас, я имел много женщин, умных и глупых, красивых и некрасивых. Иногда мне даже казалось, что я люблю ту или другую. Но теперь я уже знаю, что это был только мираж, который тотчас же рассеивался, исчезал, и в сердце оставался один только мутный и надоедливый осадок. Я снова чувствовал себя одиноким и снова стремительно и страстно искал любви, пока случайно судьба не свела меня с вами.
Только тогда я узнал, что такое любовь, насколько тяжела и мучительна она. И я понял, что любовь — самая ужасная болезнь, какая только может существовать на свете. Против других болезней имеются известные средства; можно если не излечить, то ослабить хворь. Против истинной же любви нет никаких средств. Человек бессилен и беспомощен бороться с ней. Ядом этой болезни отравлено не только тело, но и душа человека… Что я могу сделать с собой? Какими доводами рассудка, могу я заглушить в себе воспоминание о ваших ласках и поцелуях?.. А муки, адские муки ревности? Ах, Лили, Лили!.. Эти муки рвут и терзают, точно когти хищной птицы, мою грудь, мое сердце…
Воображение яркими красками рисует картину, как вы, моя любовь, моя страсть, мое счастье, отдаете свои ласки, свои поцелуи ненавистному для меня человеку. Он ненавистен мне уже потому, что он вблизи вас, что имеет на вас какое-то право и в силу этого права обладает вашим телом! И каждую минуту я готов совершить преступление: убить этого человека, а может быть, вместе с ним и вас, и себя. Ведь этот мужлан не достоин вас, ибо купил вашу любовь за презренное золото…
Ах, моя дорогая Лили! Спасите меня! Спасите мою жену, потому что я с ужасом чувствую, что готов убить и ее! И все потому, что мне кажется, что она стоит преградой между мной и вами и что если этой преграды однажды не станет, то вы уже не будете меня отвергать… Я страшусь этих мыслей, я боюсь остаться наедине с женой, боюсь даже глядеть на нее, чтобы не совершить преступления…