Лилии полевые
Шрифт:
Тяжелая черепица сорвалась с крыши и разбила голову старцу. Он повалился на землю бледный, истекая кровью. Девушка наклонилась над ним, чтобы оказать ему помощь. Артабан зашевелил губами и стал что-то шепотом говорить. Глаза его открылись, засветились радостью, по лицу разлилась кроткая улыбка. Казалось, умирающий видит кого-то перед собою и беседует с ним.
Девушка нагнулась ближе к волхву и услышала, как он прерывающимся голосом говорил:
– Господи! Да когда же я Тебя видел голодающим и накормил Тебя? Когда видел Тебя жаждущим и напоил Тебя? Когда приютил Тебя странником? Одел Тебя нагого? Тридцать три года блуждал я из страны в страну и
Старик умолк. Грудь вздымалась. Сквозь нависшие тучи пробился луч солнца и осветил лицо волхва. Подул тихий ветерок, шелестя волосами умирающего, и вместе с этим ветерком откуда-то с выси донесся ласковый голос:
– Истинно говорю тебе: все то, что ты сделал нуждающимся братьям Моим, то сделал Мне!
Лицо Артабана преобразилось. На него легла печать великого спокойствия и самой светлой радости. Он облегченно вздохнул всей грудью, поднял к небу благодарно свои очи и навеки почил. Кончились долгие странствия великого волхва. Нашел наконец Артабан Великого ЦаряСпасителя, и были приняты его дары!
Странствующий еврей
Древняя притча
Толпа волновалась и шумела у претории, и раздавались полные бешеной злобы крики:
– На Голгофу, на Голгофу! Распять Иисуса, лжепророка и обманщика!
В белой тоге, с непокрытой головой вышел к народу Пилат. Лицо его было бледно, взгляд тревожен.
– Чего хотите вы от меня? – крикнул он толпе.
– Я при вас допрашивал Иисуса и не нашел за Ним вины, ни в словах Его, ни в Его делах. Я посылал Его к Ироду – и тот признал Его невиновным. Чтобы потешить вас, я подверг Его бичеванию, вы терзали Его терновым венцом, вы плевали на Него и били Его по лицу. Если Он и правда не исполнял закона Моисеева, то разве не довольно Он уже наказан?
Но еще более злобные, более сильные крики раздавались в ответ Пилату:
– Нет! Пусть умрет Он! Смерть Ему! Распять! Распять! На Голгофу!
Пилат приказал центуриону унять народ. Пронзительный звук трубы заставил на минуту смолкнуть разволновавшуюся толпу.
Проконсул, нагнувшись к народу, крикнул:
– Уйдите от меня! Не могу я казнить невинного!
Но тогда над недовольным гулом и ропотом толпы выделился голос первосвященника Каиафы:
– Иисус – преступник! Он в глаза уже назвал Себя Сыном Божиим! Я так был поражен этим богохульством, что разорвал одежды свои! Кроме того, Он называет Себя царем, а это значит – Он враг кесарю! Будь осторожен, Пилат! Если ты освободишь Этого Человека, ты будешь заодно с изменником кесарю!
При имени кесаря управитель затрепетал. В словах первосвященника он видел угрозу доноса, ему грозил гнев Тиберия. Но он все еще не хотел осудить Того, Кого и сам Ирод признал невиновным.
И он еще раз пытался спасти Иисуса.
– Слушайте! – сказал он. – Наступает день Пасхи, и вы можете отпустить одного из приговоренных. Пусть приведут сюда Иисуса, и пусть отыщут в тюрьме Варавву, грабителя, и вы решите, кого из них помиловать, разбойника или Назарянина…
– Варавву, Варавву! – кричала толпа, подстрекаемая священниками.
Первым привели Иисуса. Между двух солдат, в красной мантии на плечах, в терновом венце на голове, с тростью взамен скипетра в руках, появился Он перед толпою и глядел на нее скорбными, полными слез глазами.
Трепет охватил Его обвинителей, и только самые отчаянные пытались смеяться.
– Се, Человек! – сказал Пилат голосом, полным сострадания.
В эту минуту ликторы привели Варавву, упирающегося и сопротивляющегося.
– Решайте, евреи! – начал снова Пилат. – Вот человек, если и может быть виновным, то только в обмане. И вот рядом с ним другой, преступления которого многочисленны и доказаны. Он хотел похитить драгоценности из храма; сорвал золотые украшения со святыни, убив пятерых евреев и двух воинов римских. Который же из них, по-вашему, больше заслуживает помилования?
Сильное волнение охватило народ. Самые упорные колебались. Но толпа состояла большей частью из подонков иерусалимской черни, и среди них было немало товарищей Вараввы, его соучастников в преступлениях, и раздались их голоса, грубые и угрожающие:
– Варавву, мы хотим Варавву!.
И все другие, подчиняясь страху перед этими негодяями, закричали вместе с ними:
– Варавву, Варавву! Отпусти нам Варавву! Распни Иисуса!
Тогда Пилат велел принести серебряный сосуд с водою.
– Пусть, – крикнул он, – Иисус умрет! Но не я приговорил Его, а вы. Я умываю руки свои от крови Этого невинного!
И среди гиканья, проклятий и криков торжествующей толпы Пилат омыл в воде руки. И вслед за тем эти руки подписали несправедливый приговор, а на одной из них сверкал золотой перстень, печатью которого этот приговор утверждался от имени кесаря.
По направлению к Голгофе уже спешил народ, чтобы посмотреть на казнь Иисуса.
Один человек бежал быстрее, чем другие. Это был Исаак Лакадем. Он был в претории и был один из тех, которые громче всех кричали, требуя смерти Сына Божия! И так как дом его стоял на дворе, по которому приговоренные к крестной казни шли к роковому холму, то он поторопился домой, радуясь, что, может быть, стоя на своем пороге, будет радоваться зрелищу шествия на казнь. Подходя к дому, Исаак увидел жену свою, ожидавшую на улице известий об окончательном решении Пилата. Исаак еще издали радостно замахал ей рукой, крича:
– Приговорен, приговорен!
Но жена его, услыша это, поникла головою.
– Почему же ты не радуешься, как другие? – спросил ее Исаак. – Разве не справедливо казнить смертью обманщика, называвшего Себя Сыном Божиим?
– А если Он и вправду Сын Божий? – прошептала жена.
– Сын Божий? Он-то, Который водился с отребьем, с бродягами, с нищими, прокаженными? Который покровительствовал грешникам, допускал их к Себе, прощал им беззакония их? Который помешал побить камнями женщину-грешницу?
– Он учил любви и подавал всем нам пример, как надо жить! – сказала его жена. – Что вредного сделал Он?
– Как ты смеешь защищать Того, Кто наших книжников называл лицемерами? Того, Кто выгнал из храма торговцев, Который говорил, что если храм будет разрушен, то Он вновь построит его в три дня? Ты осмеливаешься заступаться за Того, Кто обрекал Иерусалим на гибель?
– Я не защищаю Его!.. Но я не осудила бы Его…
– Твои слова только доказывают еще более, что хорошо сделали иудеи, порешив казнить Его… Клавдия же, жена Пилата, почти стояла за Этого обманщика, и, если бы мы не пригрозили проконсулу, он отпустил бы Его… Вот сейчас Он пройдет здесь, Этот лжепророк, со Своим Крестом, и ты увидишь, сможет ли Он совершить чудо, чтобы спастись!