Лимонка в тюрьму (сборник)
Шрифт:
Прочитал своё интервью в газете «Час». «Захватчик башни Петра: «Подавитесь моим трупом» – правильный заголовок. Поперекрикивался с Максом, голодающим в карцере, называемом в тюрьме трюмом. Это крошечная одиночка того же качества, обычно там сидят наказанные. У него всего одна кружка под чай, надо как-то отправить ему посуду.
Сутки, никак не разделённые на день и ночь, продолжаются.
Из ранее написанного: Приговор
Finita la comedia. Маститый судья, председатель судебной коллегии, и только закончившая вуз прокурорша без запинки отыграли дуэт для контрабаса и флейты, сочинённый в больших правительственных кабинетах.
Приговор зачитывался больше часа, в течение которого, стоя с безупречно прямой спиной – помог армейский опыт, – я придумывал, что бы рявкнуть в похотливо разглядывающие меня телекамеры. Когда судья, наконец, дошёл до статей и сроков, камеры сгрудились возле решётки, надеясь поймать гримасу отчаяния или дрожь в коленях. «Смирно!» – скомандовал я своим товарищам еле слышно.
Раздались вопли: «Фашисты! Фашисты!», судьи, недодержав на физиономиях церемонные маски, смылись, к нашей клетке полетели цветы, а в сучьи объективы – перефразированный Шварценеггер: «Мы вернёмся!» Пусть не будет ничего, кроме клоунады, и в ней мы тоже талантливее их.
Адвокатша потом рассказала, что «вернёмся» в сочетание с «прольётся кровь» товарища Абеля производили с телеэкрана ещё тот эффект. Дебилы! Это мы были ограждены от вас толстыми прутьями решётки, а никак не наоборот. От вашего правосудия, от вашего порядка, от вашего сытого комфорта – корыта помоев для тупых, ни на что, кроме как жрать и срать, не способных свиней. Тюрьма в ваших мыслях, а у нас только стены с решётками, «где каждый поворот ведёт в тупик», да ваши собратья по корыту, звенящие ключами на коридоре. По сути, вы упрятали нас в свои безмозглые черепа, где мы надолго останемся вашим ночным кошмаром – атлетически сложённые молодчики в чёрном, совсем не похожие на невзрачных учителей из провинции.
Командир конвоя собрал рассыпанные перед клеткой гвоздики и вручил их мне. Он чуял звериным ментовским чутьём – мы вернёмся.
Дневник Мертвеца, наблюдение. Когда залезаешь под одеяло и пьёшь чай, чтобы согреться, каждый глоток горячим комком медленно ползёт по пищеводу и с противным бульканьем проваливается в пустой желудок. Потеряв четверть веса, постоянно ощущаю биение сердца под рёбрами. Когда-то я был биологом, насмотрелся и на развороченные трупы в мытищинском морге – глаз не смущало. Но ощущение собственной анатомии – не из приятных.
23.05.2001
Возвращаюсь к началу путешествия на дно дна. Две необъективные версии:
« Самарский учитель и национал-большевик Сергей Соловей прибыл в Латвию в ноябре 2000 года. Цель, по его представлениям, была благородная: провести акцию в защиту местных русских и ветеранов Великой Отечественной – Кононова и Фарбтуха.
Акцию задумали в духе современных леваков: без насилия, но шумно. 17 ноября Соловей с двумя товарищами забрались на местную историческую башню. Напугав её персонал сувенирной гранатой, нацболы два часа размахивали сверху красными флагами, выкрикивая свои призывы столпившейся внизу публике и полиции.
Потом российские «десантники» сдались – в полной уверенности, что наказание будет «как всегда». Однако выяснилось, что Латвия шуток не понимает. Соловей отправился за решётку, а через полгода получил 15 лет тюрьмы».
Над мертвенными водами Двины И над зевак колеблющейся жижей Кричащие в тумане не видны Для снайперов, расставленных на крышах. Глас вопиющего в пустыне – этот крик: Какие-то права, кому-то там свободу… Народ к бесправию давно привык, И благородный бунт – не для народа. Приказ «На штурм!» «Омеге» не был дан. «Сдаемся!» Сталь запястья драла, И как бы проступала сквозь туман Решетчатая внутренность Централа.Победа – всё, что нужно мужчине. All you need is Victory. Хлеб, вино и баба – лишь трофеи победителя. Только в Победе мужчина обретает свою истинную огненно-ледяную сущность.
Высшая победа – победа над Материей. До неё далеко. Но мне уже знакомо дно дна Материи, я изучил дислокацию вражеского войска, знаю его сердцевину из четырёх почерневших стен, сдавивших собой сырой и вонючий воздух. Однажды я нанесу Материи ответный удар.
Мистика:
Через несколько дней после нашего ареста в Самаре случилось землетрясение. Пустяковое, 2 балла, но и такого никогда не было.
Я хочу уйти в побег. На этапе в самой середине лета. Прыгнуть в наполненное солнцем пространство из грохочущего по шоссе решётчатого катафалка, ускользнуть из липких мясных лап конвоиров, и чтобы только пули жужжали за спиной, как жадные до крови оводы. И если один из них ужалит меня в голову, я скроюсь от погони ещё надёжней, упав на позолоченную солнцем траву, густо пропитанную стрекотанием насекомых и ароматом цветов.
Нет ничего мучительней жизни, но и быть таким слишком живым мертвецом – нелегко.
26.05.2001
Вчера меня вывели из каземата на беседу. Вместо ожидаемого мной российского консула пришёл работник департамента мест лишения свободы. После недолгого торга – а мертвец был хорошо знаком с торговлей при жизни – я согласился на содержание в только что отремонтированной двухместке вместе с Максом. Департаментский, к моему удивлению, решил вопрос за пару часов. Нас фактически признали политзаключёнными.
Корпус по евростандарту. Еврокамера одновременно напоминает каюту, купе, гостиничный номер и больничную палату. Чисто, светло, горячая вода два дня в неделю.
Плохо, что всё сказанное громче чем вполголоса слышно ментам на коридоре, днём нельзя сушить одежду на верёвке, ночью отключают розетки, а утром и вечером наглая эсэсовка заходит и проверяет железную сетку за решёткой окна.
Макс. Небольшого роста, вылепленный из крепких мышц спортсмен. Учитель истории с хитроватым недоверчивым умом крестьянина. Идеальный подельник.
Его участие в «теракте» было скромным. Кустарная псевдограната была у меня, а, по нашей версии, Макс и не знал, что я вдруг начну вытворять на башне. Судья ждал от него только раскаяния и оценил его гордость в пять – десять дополнительных лет тюрьмы. Железный самурай Макс.