Лимузин
Шрифт:
– Ты за лимузином? – еще один резкий вопрос от Олега, и тут девушка подпрыгивает, как ужаленная.
– Нет, срань господня, нет! – она вскрикивает это так громко, что некоторые люди, еще не успевшие покинуть кладбище, оборачиваются на них.
Зато ее рука теперь снова функционирует, как обычно, – отмечает про себя Никита.
– Патрик Ваш и только Ваш, Олег Егорьевич! Никто не смеет посягать на последнюю волю Вашего отца!
– Патрик? – переспрашивает Никита.
– Ну… Патрик… – девушка пучит глаза, как бы говоря:
Олег и Никита непонимающе смотрят друг на друга.
***
На этот раз она стучится.
– Да, входи, куколка! – раздается крик Давида, и девушка открывает дверь, надеясь не застать брата вновь обнаженным.
Вопреки ее ожиданиям (и даже несмотря на то, что она постучалась), одетым он не был. Теперь и вовсе полностью. Он стоял голышом перед зеркалом и разглядывал свои гениталии. На огромной кровати спали три его подружки – к прошлой блондинке прибавилась одна рыженькая и одна шатеночка. Все три сладко спали.
– Почему каждый раз, когда вхожу в эту комнату, вижу твой оголенный зад?
– Это у тебя надо спросить, куколка, – Давид облизывает губы. – Для меня тоже загадка, почему постоянно, когда я соберусь кого-нибудь поиметь, помыться или посрать, тебя тут же приносит черт в мои хоромы.
Сестра скрещивает руки на груди. Сегодня она уже в красном платье – оно тоже великолепно, хотя и сидит на ней не так вызывающе.
– Арина уже в Нетлевске, – докладывает она.
– Где?
– В селе, в котором сейчас находится папин автомобиль.
– А… прекрасно, прекрасно, куколка, – Давид улыбается, глядя на нее через зеркало.
– Очень скоро мы сможем ее использовать.
– Если не вмешается Ягужинский, – поправляет он и почесывает свою бородку.
Сестра стоит еще немного, а затем разворачивается, чтобы покинуть комнату брата.
– Олимпиада! – окликает Давид, и она разворачивается.
– Что?
Он смотрит на нее через зеркало и улыбается.
– Я тебя люблю, – произносит он, ожидая ее ответа.
Спустя секунды три, сестра тоже улыбается.
– И я тебя.
– Ты… не голодна? – спрашивает Давид. В его глазах безумно-похотливый блеск.
Олимпиада недолго раздумывает.
– Возможно, – тихо произносит она и смотрит в его глаза, отраженные в зеркале.
Затем делает паршу шагов вперед, цокая своими шпильками. Медленно тянется к замочку платья, и вскоре она плавно спускается к ее ногам. Очень элегантно она переступает через него.
Давид оценивает ее нижнее белье и чулки. Ощущает, как кровь наполняет его чресла.
– Ты безупречна, – произносит он и поворачивается.
– Я не люблю, когда они кричат, – говорит Олимпиада.
– Они не проснутся, – обещает Давид и, тяжело дыша, ожидает, когда сестра избавится от бюстгальтера, такого же красного, как и платье. Когда и он падает на пол, достоинство Давида уже в максимальной боевой готовности.
Она улыбается ему.
Он улыбается ей.
Она раскрывает рот.
Он делает то же самое.
И затем его челюсть начинает деформироваться, вытягивается вперед. Теперь его рот напоминает волчью пасть, хотя и не такую длинную. Зубы заостряются и удлиняются, оборачиваясь клыками. А рот сестры словно разрывается по уголкам губ, и раскрывается так сильно, что теперь туда можно было бы засунуть целого пса.
Они мигом оказываются у постели, преодолев расстояние в шесть метров за долю секунды.
С пасти Давида капает слюна. Он машет рукой, позволяя выбрать первой, и Олимпиада хватает блондинку. Схватив ее за волосы, она поднимает ее вверх, словно девушка ничего не весит, и вгрызается ей в шею, перегрызая позвоночник. Голова остается висеть, а тело падает на кровать, заливая всю постель кровью. Затем сестра встает на колени и устремляется лицом к груди блондинки, туда, где все еще трепыхается сердце.
Тяжело дыша, Давид трахает спящую рыжую, изучая округлости своей сестры. Он представляет, как натягивает именно ее, а не эту бессознательную шлюху. Он смотрит, как сестра поедает внутренности блонды и кончает, даже не замечая, что его удлинившиеся ногти впились в девушку под самую кожу, выпуская наружу кровь.
Пора обедать, – думает он и разворачивает спящую шлюху, которая уже не проснется. Никогда. И, любуясь сестрой еще несколько секунд, устремляется к рыжей своей пастью. И через мгновение хрустит ее грудиной, будто чипсами.
Глава 3
На поминальном обеде Никите не по себе.
С одной стороны, он понимает, что должен находиться в трауре… да что значит, должен?! Он итак в трауре! Он горюет и скорбит!
Но лишь до тех пор, пока вновь не переведет взгляд на Арину. Она сидит как раз в зоне видимости, и он с трудом может оторвать от нее взгляд. Они с братом пригласили ее на обед во время того разговора на кладбище, так как уже на него опаздывали.
– Никит, – шепотом обращается к нему Олег, и даже несмотря на очень тихую речь, прозвучало это как-то… громковато, – давай ты… повременишь… хотя бы на часок…
Никита понимает, о чем говорит его младший брат, и теперь смотрит в тарелку с рисовой кашей с изюмом. И хотя он старается больше на нее не смотреть, не думать о ней не может.
***
– Примите мои… соболезнования, – произносит Арина, глядя на Олега. Никита стоит рядом и немного злился от того, что девушка чаще и пристальней смотрит на его брата, а не на него. Все соболезнующие уже ушли из столовой, и теперь тут только кухонные работники, убирающие со стола.