Лингвокриминалистика
Шрифт:
– Теперь уже вряд ли стану. Буду жить по правилам мужа…
От моего покорного блеянья его, видимо, подташнивает.
Салманов выдыхает, опуская голову.
Чушь несу, да? Ну простите… У вас было достаточно времени, чтобы передумать принимать участие в этой сделке.
В прокурорскую макушку позволяю себе смотреть так, как хочется – со злостью. Но не учитываю, что он старше, опытнее, умнее…
Салманов возвращает голову в исходное положение. Ловит мой взгляд. Улыбается.
– Громко думаешь, Айлин-ханым.
Обвиняет справедливо, но мне зачем-то хочется защититься, напав. Собираю всю волю в кулак и позволяю себе один единственный удар:
– А вы поступаете бесчестно.
Игнорирую его просьбу перейти на ты, и данные себе обещания не конфликтовать, чтобы упростить жизнь.
Дальше может произойти что-угодно. Я же правда ничего о нем не знаю. Вдруг разозлится и ударит? Сжимаюсь, как щенок или котенок. Ненавижу себя за промелькнувший во взгляде животный страх.
Но на Айдара, кажется, он действует иначе. Смешинки из глаз пропадают. Он смаргивает.
– Не трясись. Бесчестно, ты права.
Сначала мне даже кажется, что ослышалась. Не верю. Замираю и телом, и взглядом. Ловлю себя на том, что несколько десятков секунд мы просто смотрим друг другу в глаза. Меня немного отпускает. Вслед за вспышкой страха снова злость.
– Это незаконно, наверное…
На самом деле, я уверена, что незаконно. И уверена, что прокурор у нас плохой, раз позволяет себе вот такой беспредел. Но мое мнение (как и мое несогласие) никому не интересны.
А Салманов снова веселится. Губы дрожат. Он пробегается по мне взглядом, а вернувшись к лицу, с явной иронией предлагает:
– Я слышал, очень эффективно писать жалобы в ООН.
Чувствую себя глупой и почему-то жалкой. Я понятия не имею, что имеется в виду. Зато ощущаю огромную разделяющую нас пропасть. Он ее перепрыгнет, конечно, чтобы взять свое. Когда захочет. Когда наиграется. А потом назад – в свой мир.
Новый скачок от злости к страху я переживаю, опустив взгляд и сжимая колени.
В голове рождается шальная мысль: просто попросить хотя бы не сегодня. Отсрочка ничего не поменяет, но я слишком устала. Собираюсь с силами, выталкиваю себя из внутреннего болота, приподнимаю подбородок, но попросить не успеваю.
Айдар поднимается с кресла пружинящим движением. Идет на меня. Я впитываю взглядом каждое изменение позы. Он приближается по-мужски красиво, плавно, но уговорить себя, что хочу с ним близости, не могу.
Не так, пожалуйста…
Хотя бы время дайте…
Муж останавливается в шаге. Тянется пальцами к моему подбородку. Поддевает и поднимает мое лицо себе навстречу.
Мне неуютно. Знакомый приятный запах щекочет ноздри, но теперь он ассоциируется с опасностью и беспомощностью.
Я чувствую легкие поглаживания. Это большой палец мужчины скользит по моей щеке… Внимательный взгляд не дает отвести свой. Язык занемел. Тело – каменное. Я жду расстрельного: «ложись».
Но вместо этого звучит:
– Не дрожи, я силой брать не буду.
И я как будто глохну.
Пальцы Айдара соскальзывают с моей кожи, задевая шею. Он разрывает зрительный контакт и отступает обратно к креслу и столику.
Не знаю, специально ли, но дает мне время прийти в себя. А это очень нужно сейчас. Мне кажется, что в голове что-то взорвалось. Осколки напряжения разлетаются по вискам пульсацией. Сердце тарабанит. Я даже тянусь к грудной клетке и давлю, чтобы не так ощущать.
Смотрю на мужа уже со спины. Как он поднимает стакан, сгибает руку в локте и снова пьет. Он красив, но я не могу проникнуться этой красотой. Как и поверить, что правду сказал.
Он просто еще не знает, что я никогда его не полюблю.
Салманов поворачивается ко мне.
Кажется, что пик сгущавшегося напряжение пережит. Он снова смотрит с легкой издевкой. Проходит до окна, выглядывает в свой же сад, потом возвращается ко мне…
– Предлагаю тебе сделку, Айлин. Поверь, не самую плохую. Способна сегодня воспринимать информацию?
Киваю. Уголки мужских губ опять дрожат. Салманов допивает залпом, отставляет стакан на подоконник и произносит:
– Отлично. Я буду говорить честно, хорошо? Обидеть не хочу, не думай, но тоже очень устал. Не каждый день женюсь…
Айдар сохраняет живую мимику, по нему не скажешь, что устал, но я киваю болванчиком, смотря, как шевелятся губы. Страшно дать себе надежду, но я почему-то даю.
Меня совсем не обидит предложение развестись. Но он начинает с другого.
– Ты попала в неприятную ситуацию. На мой вкус, грех был не так велик, но раздули знатно.
Слушаю внимательно. Каждое слово. И ушам своим не верю. А еще боюсь перебивать. Кажется, что даже сердце бьется слишком громко. Хочется попросить потише. Не мешать.
– Ты и без меня знаешь, что отец у тебя – человек с почти безупречной репутацией. Неоспоримый авторитет. Такие к скандалам относятся куда ревностнее, чем люди попроще.
Он называет моего папу обидным словом «такие», но я на это не реагирую, потому что остальное – правда, а я слишком жду, к чему приведет.
– Многим понравилась идея приземлить твоего отца, разукрасив слишком чистую биографию оскандалившейся дочерью. Его это, конечно же, задевало. Я стал свидетелем одной такой ситуации, но их явно было больше. Его желание побыстрее свернуть цирк понимаю. Почему тебя решили замуж сдать – тоже.