Линия жизни. Как я отделился от России
Шрифт:
Солдаты! Пусть в вашу честь высоко развевается наше незапятнанное знамя, наше красивое белое знамя, которое объединило вас и привело к победе!»
Если сравнивать освободительную войну с теми двумя войнами, в которые Финляндия была втянута до этого, то бои 1918 года трудно представить в их действительном свете. А ведь цели этих трех войн были совершенно различными. Официальные источники немало потрудились над тем, чтобы освободительная война превратилась в простую гражданскую войну. За подобными измышлениями стоит стремление обвинить законные правительство и армию в развязывании войны, но это не скроет того факта, что в 1918 году мы защищали неприкосновенность и независимость нашего государства. Если бы мы не поднялись на борьбу в 1918 году, Финляндия в лучшем случае превратилась бы в автономную область Советского Союза – без каких
Мне, человеку, который тридцать лет прослужил в армии великой державы и привык к ее специфике, было совсем нелегко понять ситуацию 1918 года. Особо следует отметить, что в освободительной войне главнокомандующий не имел поддержки от своего собственного правительства. Мне помогли выстоять мои верные друзья, а победу нам принесли героические офицеры и солдаты шюцкора. Финская армия, которую даже в собственной стране многие ненавидели и на которую клеветали, спасла страну от гибели и создала мощный фундамент для будущего Финляндии как независимого государства.
Переговоры в Лондоне и Париже. Что делать с Россией? «Русский комитет»
Между тем радость победы была омрачена: договор с Германией, подписанный 7 марта 1918 года, привел к тому, что независимость Финляндии была принесена в жертву политическим амбициям правительства. В первом параграфе этого договора Германия связала нас требованием добиться признания нашей независимости теми государствами, которые этого еще не сделали. В том же духе были составлены и дополнения к договору – торговое и мореходное соглашения. Второй параграф договора гласил, что подданные одной стороны могут пользоваться такими же торговыми и промысловыми правами и другими привилегиями, какими пользуются подданные другой стороны или каковые будут предоставлены им в будущем. Предоставление подобных прав немцам было весьма сомнительным. Не соответствовало сохранению нейтралитета Финляндии и секретное дополнение к договору, по которому Германия – на тот срок, пока немецкий экспедиционный корпус остается в Финляндии, – оставляет за собой право создавать на территории Финляндии свои военные базы. Ко всему этому было добавлено соглашение, по которому финские суда нельзя было вносить в судовые регистры нейтральных и невоюющих стран.
Наш морской флот должен был подчиняться распоряжениям германского адмиралтейства и согласовывать с ним перечни военных перевозок, причем вносить изменения в эти перечни можно было только с одобрения Германии.
Все эти соглашения были подписаны во время войны, что свидетельствует о том, насколько мало правительство доверяло собственным вооруженным силам. Уже после победы правительство могло бы предпринять более целеустремленные действия для защиты нашего нейтралитета. События лета 1918 года показали, что правительство было недееспособным и не владело ситуацией. Оно понимало, что военный союз с Германией может привести нас к войне со странами Антанты, и тем не менее приступило к этим переговорам. Почти столь же опасной в глазах всего мира была политика правительства по вопросу избрания короля, целью которой было учреждение монархии и приглашение на трон немецкого принца. Даже после решающего поражения Германии на французском фронте 8 августа 1918 года, которое генерал Людендорф в своих мемуарах назвал «черным днем» немецкой армии, правительство Финляндии продолжало вести внешнюю политику в прежнем направлении. Ради справедливости все же надо отметить, что в то время у Финляндии еще не было внешнеполитических и военных информационных организаций, которые бы могли дать правительству возможность объективно разобраться в развитии событий. Только в сентябре 1918 года, когда Австро-Венгрия так и не получила желанного сепаратного мира, а Болгария добилась подписания перемирия, правительство Финляндии приняло запоздалые решения. Хотя все указывало на полное изменение соотношения сил, оценка правительством международной ситуации была очень далека от действительности. Необходимо было срочно менять курс внешней политики, и все же 9 октября парламент избрал королем Финляндии гессенского принца Фридриха Карла, родственника императора Вильгельма II.
За день до выборов короля заместитель министра иностранных дел Карл Энкелль по поручению правительства связался со
Правительство также надеялось, что я смогу разъяснить в Лондоне и Париже его позицию по вопросу избрания короля. Кроме того, следовало добиться отмены запрета на поставку из Америки уже купленной партии зерна и получить разрешение на покупку других крупных партий.
Чем больше оптимизма и уверенности в победе, тем тяжелее катастрофа для того, кто уже посчитал трудности преодолёнными, а противника разбитым
Сначала я отказался от этого предложения. Я отметил, что нынешнее правительство, за исключением двух новых членов, остается все тем же так называемым «сенатом самостоятельности» и в наиболее важных для нашего государства вопросах занимает совершенно иную позицию, нежели я. У меня не было никакого желания сотрудничать с правительством, которое демонстрирует полное непонимание интересов своей страны. Но чем больше я размышлял над всем этим, тем больше понимал, что вопрос был не в том, кто заседал в правительстве, – главным вопросом было само существование Финляндии. Я просто должен был попробовать по мере моих возможностей оказать влияние на то, чтобы государство было построено на законной основе.
Происходило то, что я предсказывал и от чего предостерегал. Если в самое ближайшее время мы не наладим отношения с западными державами, результаты освободительной войны окажутся под угрозой. Следовало опасаться и того, что вопрос о Финляндии будет рассматриваться на мирной конференции, где решение будет приниматься под давлением Белого русского движения, а шведы, в свою очередь, смогут предпринять новые попытки отобрать у нас Аландские острова. Именно в те дни делегация сепаратистов с Аландских островов прибыла в Стокгольм, чтобы провести переговоры с правительством Швеции.
Помимо восстановления дипломатических отношений, надо было добиться укрепления внешнеэкономического положения страны. Без внешней торговли нас ожидал голод и тяжелый экономический кризис, а это было угрозой той государственной системе, которую мы создали с таким большим трудом. Налаживание внешнеэкономических отношений было тем более необходимо, что до сих пор наша внешняя торговля ориентировалась на Россию, а сейчас нам требовались новые рынки, за которые после войны началось мощное соперничество великих держав.
Через Швецию я отправился в свой европейский вояж. Вместе со мной поехал мой шурин Микаэль Грипенберг, который числился моим секретарем. К моему изумлению, на корабле, шедшем в Стокгольм, я встретил делегацию, которая по поручению правительства направлялась в Германию и должна была объявить принцу Фридриху Карлу об итогах выборов. В задачи делегации входило передать принцу приглашение парламента и получить от него согласие на приезд в Финляндию. Я заметил, что такие действия несвоевременны, на что один из членов делегации заявил: «Мы решили поставить весь мир перед свершившимся фактом». Из этих слов следовало заключить, что правительство было уверено в своем выборе. К сожалению, в печать вскоре просочились слухи о моей истинной задаче, и газеты в Стокгольме выступили с сенсационными новостями. Некоторые из них были уверены, что я собираюсь организовать «белое движение» и для этой цели хочу собрать около 200000 русских военнопленных в Германии и создать из них армию.
Один репортер зашел еще дальше и объявил своим читателям, будто бы я назначен руководителем белого русского правительства. Наконец, были газеты, которые утверждали, что я отправился «на материк» в качестве представителя правительства Финляндии. Осознав, что большинство официальных лиц в столице Швеции именно так воспринимают мою роль, я забеспокоился: моя миссия, еще не начавшись, оказалась под угрозой. 27 октября я отправил сенатору Стенрууту письмо, в котором выразил сожаление, что оказался объектом слухов. «Я выбираю свободу, – писал я, – и еще раз отмечаю, что согласился на это путешествие только как частное лицо, имея целью ознакомиться с политической ситуацией в Лондоне и Париже. Я соглашусь принять на себя особое поручение от имени правительства только в том случае, если возникнут какие-либо реальные предпосылки к положительным решениям.