Лира на прокат
Шрифт:
Поцелуй.
МИТЯ. Люба... Люба ты моя... полуваттная.
Объятия.
У меня к тебе тоже постоянный ток высокого напряжения. ЛЮБА. Погоди, я маму сюда позову.
Убегает.
Выходит, опять в обратном порядке, вереница уговаривающих ЮНОНУ и она сама.
КАЖДЫЙ. Юнона Антоновна, мы не виноваты. САТУРН. Юночка, они не виноваты.
ЮНОНА. Кто же виноват?
ТРАГИК. Вот настоящий виновник!
СТАРАЯ АКТРИСА. Конечно, автор во всем виноват. ГАЛУНОВ. Авторов в театр пущать нельзя.
САТУРН. Правильно. Хорошая пьеса должна идти без всяких ног, а он ноги на сцену вывел,
ПОМРЕЖ. Товарищ, может быть, это ваша профессия...
МИТЯ. Нет, профессия у меня другая, и я ваш театр кое в чем поучить могу.
САТУРН. Например.
МИТЯ. Как у вас сцена освещается? Включил софит — и ладно. Разве так в порядочной природе бывает? В освещение надо душу вкладывать.
Освещает сцену. Соответствующая музыка.
ВСЕ. Очень хорошо.
МИТЯ. Я даже всякие пороки могу освещать. Угодно видеть подхалимство людское? Пожалуйте.
Прожектор скользит по лицам актеров, останавливаясь на
каждом.
Хотите — человеческую глупость покажу?
ГАЛУНОВ (поворачиваясь и отходя). Лучше что-нибудь другое.
МИТЯ. Угодно...
Смотрит в зал.
САТУРН. Нет, больше не надо.
ЮНОНА. Нам бы в театр такого электрика.
САТУРН (восхищенно). Вам бы не драматургом, а монтером быть.
МИТЯ. Я монтер и есть.
САТУРН. Дорогой мой, полтораста целковых в месяц. Угодно? [(Вырывает листик из блокнота и пишет. Передает Мите.)] Завтра в контору пожалуйте.
[МИТЯ. Ладно. Только вы не подумайте, что монтер не может хорошую пьесу сочинить. У меня не вышло, у другого выйдет.]
ГАЛУНОВ. Сатурн Иванович, нельзя уж и мне какое художественное назначение получить?
САТУРН. Ты будешь в театре заведовать... акустикой.
Вбегает САША БЫСТРЫЙ с букетом в руках.
САША. Спектакль уже кончился. Неужели я опоздал? А где Зинаида Львовна? Я первый хочу ее поздравить. Много ей хлопали?
ПОМРЕЖ. Да, хлопали порядочно.
САША озирается. ЮНОНА стоит, опираясь на руку САТУРНА.
САТУРН. Сегодня весь успех выпал на долю моей жены, Юноны Антоновны.
САША. Значит, опять шанже[2] ваших дам.
ЮНОНА. Да, и нам с вами придется поговорить.
САША. Одну минуточку. (Бежит к телефону.) Цветочный магазин? Не можете ли принять обратно малоподержанный букет? Но я его почти не нюхал. Нет? (Вешает трубку.) Теперь я вас слушаю.
САТУРН. Вам в театре была поручена литературная часть, а вы что делали? Подтачивали мою неокрепшую нравственность.
ЮНОНА. Нет, пока он в театре, я не могу дышать полной грудью.
САША. Из всего сказанного верно только то, что у вас полная грудь. Я подтачивал его нравственность! Когда он сам по три раза жен сменяет. Сменовеховец!*
Это намек? Пожалуйста. (Надевает пальто.) А вы, товарищ драматург, смеетесь? Сияете, как на похоронах цензуры. Когда же, наконец, театр изживет авторов?!
ПОМРЕЖ. Куда же вы теперь, Саша?
САША. Куда? Вы думаете, что вы меня раздавили? Что меня сейчас повезут в клинику Склифосовского? Ничего подобного. Передо мной все дороги открыты. Я еще, например, композитором не был.
Надевает калоши.
Входят ЛЮБА и АННА ПЕТРОВНА.
МИТЯ (потрясая запиской). Люба, Анна Петровна, я больше не писатель, я опять человеком стал.
CATIIA. Анна Петровна.
АННА ПЕТРОВНА. Саша Чернявский. Компаньон! У меня без вас все шляпы прахом пошли.
САША. Ничего, наладим.
АННА ПЕТРОВНА. Голубчик, разве вы не заняты?
САША. Я только что кончил работу в театре, все наладил и теперь могу перейти к вам. (Подает Анне Петровне букет.) Видели? Я уже работаю {указывает на Анну Петровну) в крупной, почти заграничной фирме.
Актеры смеются.
Вам смешно. [Вы еще о себе в газетах прочитаете. У меня давно перо чешется.] Подождите, на вас еще свалится новая декорация, как красный снег на голову. Вот тогда вы запоете.
ВСЕ (поют).
Мы отыграли акт финальный,
Уходим пестрою толпой.
И вот уж занавес прощальный Шумит над нашей головой.
Конец
Об авторе:
Шкваркин Василий Васильевич (1894—1967) родился в обеспеченной дворянской семье. Известно, что юношей он увлекался историей (не случайно его драматургическим дебютом стала пьеса «В глухое царствование, или Предательство Дегаева», получившая вторую премию на конкурсе исторических пьес 1925 г.). Год учился на филологическом факультете Московского университета. Перед революцией он — вольноопределяющийся уланского Волынского полка в Кирсанове. Сохранилось удостоверение, выданное Правлением суконных фабрик Симбирского группового объединения Республики в том, что молодой человек «состоял на службе Правления с 18-го ноября 1919 г. по 10 июня 1920 г. в должности старшего делопроизводителя, а с 10-го июня по 22-е августа 1920-го г. в должности И.О. Управляющего делами, и возложенные на него обязанности исполнял аккуратно, с полным знанием порученного ему дела».
Справка заканчивается сообщением: «Мобилизован в ряды Красной Армии» (ГЦТМ им. А.А. Бахрушина. Ф. 480. оп. 2. Ед. хр. 128. J1. 1. 19.Х1.1920 г.). Дальше были чтение лекций на Курсах красных офицеров, работа в Отделе по ликвидации неграмотности в Симбирске, служба в Госбанке. Похоже, что в эти годы выбирать молодому человеку не приходилось. «Сомнительное» социальное происхождение определило немало в судьбе будущего драматурга.
Время расцвета его таланта комедиографа — вторая половина 1920-х. Одну за другой он пишет лучшие свои пьесы: «Вокруг света на самом себе», «Вредный элемент», «Шулер», «Лира напрокат». Все они идут в театрах, имеют успех у публики, но получают снисходительно-высокомерные — в лучшем случае, упрекающие в неверной идеологии — в худшем — отклики прессы.
Не получив поддержки в литературно-театральной критике, Шкваркин на несколько лет замолчал. Следующая его пьеса, вновь победившая зрителя («Чужой ребенок»), появилась лишь в 1933 г. Но, как и десятилетием раньше, его вещи не вписываются в «правильное» идеологическое русло. К концу 1930-х пьесы комедиографа запрещены и сняты с репертуара. И хотя и в 1940-е, и в 1950-е гг. драматург пытался продолжать работу, оправиться от потрясений 1930-х гг. он не сумел. «Последние десять лет жизни Шкваркин тяжело болел», — сухо сообщает современное издание (Русские писатели 20 века. Биографич. словарь. М.: Больш. рос. энц. Рандеву AM. 2000. С. 774).