Лишь шаг до тебя
Шрифт:
Я не очень понимаю, что имеет в виду дед, и в смущении кручу ложку.
– Полли, перед тобой счастливое будущее… ах, дорогие мои, если бы я мог прожить свою жизнь сначала…
– Что бы ты тогда сделал по-другому, Артур? – спрашивает мой папа.
– Ой… да все, правда, Сью? Женушка считает меня неудачником. – Он толкает ее локтем и та неловко ему улыбается.
– Что ты выдумал? Ничего я не считаю, – возмущается бабушка Сью. – Когда это я говорила об этом?
– Тебе и не нужно говорить. – Он вытирает рот рукавом рубашки.
Папа говорил мне, что
– Почему? – спросила я у него.
– Ну, объяснить это сложно, – ответил папа.
– Я точно неудачник, – говорит дед, гоняя по тарелке закуску, – и в этом только моя вина.
Я подскакиваю.
– В чем ты виноват?
– Давайте сменим тему? – предлагает бабушка Сью. – Ведь мы же празднуем Рождество.
Интересно, почему все повторяют – Рождество… Рождество… это же Рождество?..
– Как же мы любим менять тему, Линни, – говорит дед. Тетя Лин ежится. Дед наклоняется к ней: – Они никогда не хотят слышать правду.
– Ты опьянел, – лепечет она, отодвигаясь от него. – Очень сильно.
Дед опять наклоняется к ней.
– Ну, как сказал Черчилль, ты некрасивая, ты очень некрасивая. Но утром я протрезвею. – Он откидывается на спинку стула и гогочет, но его никто не поддерживает. Я не понимаю, что тут смешного. Мама с папой смотрят сердито, бабушка Сью вообще шипит в ярости, словно вот-вот взорвется.
– Па, пожалуйста, – говорит мама, делая мне какие-то знаки. – Ведь ты обещал.
– Ладно, ладно, успокойтесь. – Он допивает вино в бокале и тянется за бутылкой.
– Артур, тебе хватит. – Папа выхватывает у него бутылку.
– Кто это сказал? – огрызается дед и опрокидывает солонку. Берет большую щепотку и бросает ее через плечо. – Полли, когда просыпается соль, это скверная примета.
– Тебе нужно выпить черного кофе, – говорит мама, торопливо сгребая соль.
– Она должна быть здесь, – бормочет дед, нашаривая в кармане пачку сигарет. – Мы пойдем в церковь, послушаем проповедь о прощении…
Мама замирает.
– Па!
Дед качает головой.
– Но мы не можем сделать это даже в нашей собственной семье. Мы делаем вид, что все в порядке, мы отмечаем Рождество, видите ли… – Он шевелит пальцами в воздухе.
– Па! Сейчас не самое подходящее время…
– Всегда не самое подходящее время. Она должна была бы сидеть здесь вместе с нами.
Я хмурюсь.
– Кто должен быть тут, дед?
– Никто. – Мама хмурит брови.
– Секрет, – отвечает дед. – Я вот что скажу тебе, Полли. Жизнь вообще…
– По-моему, тебе пора на боковую. – Папа идет к деду.
Дед удрученно качает головой.
– Ты можешь спрятать голову в песок, но жизнь такова, что она всегда отомстит тебе, причем в тот момент, когда ты меньше всего к этому готов.
– Полли, пойдем, – строго говорит мама и решительно берет меня за руку. – Пожелай всем спокойной ночи – и в постель. Нам еще нужно положить за порог шерри и бисквиты для Санты.
– Я поднимусь с ней наверх, – говорит тетя Лин, пользуясь возможностью уйти из-за стола.
Я чмокаю деда в щеку. Щека у него потная, мои губы прилипают. Он почти не замечает меня. Я с неохотой выхожу из гостиной следом за тетей Лин и в дверях снова бросаю взгляд на деда. Он сидит сгорбившись, глядя в пол, и вид у него такой грустный, словно Рождество уже позади.
Мне не спится. В изножье моей кровати висит пустой чулок. Я слышу возле дома негромкие голоса и шаги по гравию. Что-то заставляет меня подойти к окну. Я осторожно отодвигаю штору и вижу фигуры возле машины бабушки Сью. Она не любит ночевать у нас и всегда бронирует номер в соседнем отеле.
Папа держит под руку деда. Он спотыкается и, падая, ударяется о дверцу автомобиля. Папа пытается его поднять, но дед отталкивает его. Мама открывает дверцу, и деда запихивают на переднее сиденье. Машина трогается с места и уезжает. Папа обнимает маму за плечи.
Я возвращаюсь в постель. О каких секретах говорил дед? «Она должна была бы сидеть здесь». Я кутаюсь в одеяло, не зная, что думать. Я чего-то не понимаю, и это мне не нравится. И уж точно, такие чувства слишком неуместны в канун Рождества.
3
2013
Меня зовут Полли. Мне тридцать три, я мать-одиночка с пятилетним сыном Луи, живу на севере Лондона. Каждое утро я молюсь о трезвом дне, а перед сном мы с Луи перечисляем друг другу все вещи в жизни, за которые мы должны быть благодарны: на первом месте там мой брат Хьюго, на втором пирожные с кремом. Я работаю в кафе в Белсайз-Парк у француза по имени Жан. В одной половине заведения продаются кулинарные книги со всего мира; другая отведена под обеденный зал и кухню, где я варю суп и делаю выпечку. Я стараюсь как можно больше бегать, чтобы избавиться от привычки лизать деревянную ложку. Уже четыре года я посещаю Стефани, консультанта-психолога; а каждую пятницу в обеденный перерыв иду в АА – группу взаимопомощи анонимных алкоголиков. Иногда я бываю там два раза в неделю, как-то ухитряюсь выгадывать время, но пятница – это святое. Эти встречи для меня просто как кислород. Как бы я ни была занята, что бы там ни творилось вокруг, для меня важнее всего мое лечение.
Я иду к церкви, что возле школы Луи в Примроуз-Хилл, и думаю о друзьях, которые появились у меня в АА. Прежде всего это Гарри. Ему за семьдесят, он седой, худощавый. На нем неизменный пиджак из твида, чуточку великоват ему, иногда такая же кепка, которую он носит с каким-то особым шиком. Гарри любит дежурить на кухне, подавать горячие напитки и бисквиты. Когда я в первый раз явилась на встречу – вся в соплях, с красными опухшими глазами, – Гарри напоил меня сладким чаем и дал мне свой носовой платок с вышитой «Г» в углу. За плечами у него было много всего. Тяжелое детство, в двадцать лет он пристрастился к алкоголю и сильно пил до пятидесяти, пока доктор не поставил его перед выбором – завязывать либо умереть через полгода. Больше двадцати лет он не пьет, а каждую годовщину отмечает с женой Бетси в шикарном ресторане.