Лишние Земли лишних

Старицкий Дмитрий

— Да, уж куда мне лаптем щи хлебать? Я же с рождения всего лишь в большой деревне живу — Москва называется. И бывал-то только в диких мусульманских аулах типа Парижа, Нью-Йорка, Лондона и Амстердама. Где уж мне разбираться, с какой стороны лифчик расстегивается, — усмехаюсь нагло. — А дешево все тут, потому как все в местном Китае сделано. Так вот… Голимый контрафакт, между прочим. Вот, к примеру, ты, Альфия, где собираешься носить все то, что вчера накупила. Куда во всем этом выходить будешь?

— Ну-у-у, — тормознула девица,

явно не ожидая такого вопроса, как изначально глупого, — в Москве всегда найдется, куда что одеть.

— В какой Москве? Здешняя Москва меньше староземельного Урюпинска. И куда более захолустная. А в ТУ Москву тебе уже никогда не попасть. Так куда ты все это будешь носить?

— В гости. На тусовки. В театр. Ну мало ли куда еще? — не сдавалась прекрасная мещера, тараторя варианты.

— У тебя тут много знакомых, к кому в гости нужно ходить при параде?

— Жора, ну что пристал? Пока нет, потом будут.

— Когда потом? Мы через несколько дней отсюда сдернем. Сразу как только будет готов автобус. Или ты остаешься в Порто-Франко? Тогда сразу скажи. Из списков вычеркнем.

Альфия активно затрясла головой справа налево и слева направо:

— Не-э-э… Я в Одессу.

Я оглядел притихших девчат. Те молчали.

Я продолжил.

— Театр тут кто-нибудь видел?

Молчание.

— Тут даже в ночные клубы ходят в соответствии с местной модой, а не староземельной. Не знали?

— А какая она, местная мода? — подала заинтересованный голос Анфиса.

— А такая она: микст милитари и экшена.

— А без мата? — это уже Буля, чертенок, издевается.

— Что без мата? — не понял я.

— Все то же, что сказал, только по-русски. Можешь даже по-татарски, я пойму, — а голосок у нее такой сладенько-участливый. Таким только о подлянках договариваться.

— Понял. Не дурак. Это у тебя шутка юмора такая была? — и посмотрел ей в глаза, в которых прыгали бесенята.

Буля мило улыбнулась и кивнула, склонив голову к левому плечу.

— Шутить, Буля, надо уметь. А вот у меня учиться этому не надо. У меня шутить плохо получается. Но исключительно из любви к тебе переведу с гламурного на русский. Мода этого сезона в Новом Мире — это смешение в одежде элементов полевой военной формы с туристическими аксессуарами. Исключительно практичность и полезность. Здесь же Дикий Запад, что ты хочешь? Вот приедем в Новую Одессу, а там все наши… Такие же, как вы, которые так же не выйдут из дома, даже на пять минут помойное ведро вынести, если перед этим полтора часа на макияж не изведут. И прикинь, что там в магазинах это все тоже есть, и еще новей, и еще дешевле. Спрашивается, за каким… — я сделал паузу, потому что очень хотелось грязно ругаться матом, но сдержался, — за каким таким этим вы все это туда тащите? Место занимаете в автобусе, отнимая его у действительно нужных вещей?

— И что нам теперь с ними делать? — подала разочарованный голос Дюлекан.

— Сейчас

не знаю, а перед отъездом будет вам большой шмон, [243] и все лишнее придется выбросить. Автобус должен весить, вместе с самим собой, всего шесть тонн. Кстати, всех нас необходимо также взвесить, иначе буду каждую считать за центнер.

Буря возмущения таким предположением была у них уже карманной, тихой, больше для себя самих, чем для меня.

А я продолжал, не обращая внимания на поползновения девчат к обиде за собственный вес:

243

Обыск (сленг).

— Нам еще оружие серьезное покупать надо, а это деньги. И немаленькие. Наганом от местных зверушек нам не отбиться. На двенадцать человек стволов — это уже серьезный вес. И патроны тоже не пуховые. А вы все деньги на ненужные тряпки спустили. Плюс вода и топливо на весь срок путешествия, — продолжил я, — это очень тяжелое все. Еда тоже нелегкая. А у нас даже нет ничего, на чем готовить еду в полевых условиях. Это тоже немалый вес. Ложек-вилок у нас тоже нет. Уверен, что и миску-кружку себе вчера никто не купил. Кстати, а на чем спать в саванне собираетесь? На травке?

— В автобусе, — уверенно сказала Сажи.

— В автобусе? Это в какой позе? Как любиться в старом «запорожце»? А если подумать мозгом? Впрочем, я жду от вас предложений и вариантов использования автобуса как спального места для всех.

— На полу, — уверенно предложила Бисянка.

— И сколько человек, Танечка, по-твоему, смогут одновременно вести в автобусе половую жизнь?

Таня задумалась, наморщив лобик, потом выдала.

— Если потесниться, то семь.

— Что семь? — вклинилась Роза.

— Семь человек, — ответила Бисянка. — Четверо сзади, у сортира, двое в проходе и один у водительского места.

— Понятно, четверо — у параши, а еще пятерых куда класть будешь? — настаивал я.

— На крышу! — вдруг озаренно вскликнула Таня, и ее глаза засияли аметистами.

— И как ты это себе представляешь?

Ответом был дружный хор всего «гарема»:

— Как фиолетового негра с большим длинным членом.

И смеются.

Наглые. Им ссы в глаза — скажут: божья роса.

Однако один-ноль мне в ворота. И нечего жаловаться, сам научил.

— Ну ладно, — говорю уже примирительным тоном, — вчерашний день можно списать на стадное безумие. Подсознательную боязнь эпидемии китайской шизофрении в коллективе и эксцесс преодоления синдрома попаданца.

— Кого? — не поняла Наташа Синевич.

— Попаданец, Наташенька, — это тот, кто попал, — объяснил я. — Как, к примеру, мы сюда, в этот гребаный Новый Мир попали. Круто попали. Это мы все — попаданцы.