Лишний доллар не помешает
Шрифт:
Присутствующие ненадолго отвлеклись, обсуждая перспективы железнодорожного строительства, и сошлись на том, что когда мормон снова появится здесь, любой охотно подставит свою спину для его спички.
Наконец кто-то заявил, что всё это враньё. Во-первых, не было в городе никакого Дикаря, потому что его и в самом деле повесили, об этом даже газеты писали. А во-вторых, мормон не мог зажечь об него свою волшебную спичку, потому что мормоны не курят. Ни трубок, ни сигар. И жевательный табак тоже не признают. Вот ведь чудики. И разговор перешёл в обсуждение разных сортов табака.
Когда О'Райли вернулся к дверям своего номера, он услышал чьи-то лёгкие шаги. Ирландец осторожно приоткрыл дверь и ощутил сильный цветочный запах. Так пахли цветки «кошачьего когтя», пустынного кустарника, который своими цепкими колючками может изодрать в лохмотья любое полотно. Но здесь, в гостинице, к этому аромату были примешаны незнакомые, городские запахи. Он не сразу сообразил, что это запах мокрого мыла.
Мари, вытирая руки розовым полотенцем, вышла из-за ширмы.
– Я пришла приготовить вам ванну, Джон.
– Не стоит, Мари.
– Вы заняли номер с ванной, и я обязана приготовить ванну, – сказала Мари. – А вы можете воспользоваться ей по своему усмотрению. Мыло бесплатно.
Высокая лохань из тёмного дерева, с приподнятой округлой спинкой, была наполнена горячей водой. На табурете стояли тазик и кувшин. Рядом, на полке с запотевшим зеркалом в полстены, лежали на жестяном судке два розовых шарика мыла.
Мари раздвинула лёгкую ширму, отгораживая ванну.
– Раздевайтесь, вас никто не видит, – сурово сказала она. – Вот полотенце. Я могу вас побрить.
– Не стоит, – сказал О'Райли поверх ширмы, почесав щетину. – С бородой теплее.
Стянув с себя рубашку, он повесил её на стоячую вешалку и обнаружил на одном из её рожков висящий захват для снимания сапог. «Ну, прямо все удобства, мыслимые и немыслимые», укоризненно покачал головой О'Райли и, сев на пол, стянул сапоги руками. Штаны он поставил рядом с сапогами, но они не простояли долго и обвалились на пол, сложившись в коленном сгибе. Пояс с кобурой О'Райли положил подле ванны так, чтобы рукоятка револьвера была бы под рукой.
Он забрался в ванну, осторожно погрузившись в горячую воду. Мурашки перебежали от ног к животу, и собрались между лопатками. Вылив из кувшина воду на голову, О'Райли обнаружил, что забыл снять шейный платок. Он с трудом развязал намокший узел, намылил ткань и принялся стирать её прямо в ванне. Закончив, аккуратно разгладил на закруглённом краю ванны и оставил сушиться.
– Что вы там стираете, Джон? – послышался голос Мари из-за ширмы.
– Я полагал, вы ушли.
– В мои обязанности входит регулярная смена постельного белья, – говорила она, шелестя полотном, похлопывая подушку и что-то сдвигая. – Если вы предпочитаете сами все делать, могли бы остановиться в салуне, где ночует всякий сброд.
– Всякий сброд? – О'Райли выжал губку, и мыльная пена окружила его кулак, как рукавица. – А я вот видел там вполне пристойного джентльмена. Его даже принимают за священника.
– С виду все кажутся пристойными, – заметила Мари, продолжая шелестеть. – Но под личиной благочестия скрываются иногда ужасающие пороки.
– Вы о нём что-то знаете, если так говорите?
– Не знала бы, не говорила бы, – попросту ответила Мари, и О'Райли услышал, как заскрипела его кровать.
– И что же такое вы о нём знаете? – спросил он.
– Да знаю…
Её ответ прозвучал как-то странно. Казалось, что она говорит сквозь зубы.
– Что-что? – переспросил О'Райли и встал в ванне, выглянув поверх ширмы.
Мари в комнате не было, но на стуле, подвинутом к кровати, лежало, нет, сидело её коричневое платье с белыми пуговками, застёгнутыми в ряд. Огибая грудь, они подчёркивали её очертания, словно платье всё ещё было надето на хозяйку. Рукава с буфами, храня округлость, свисали вниз вдоль спинки стула.
О'Райли торопливо вытерся и вышел из-за ширмы, шлёпая мокрыми ногами по полу.
Мари, в голубой ночной сорочке, сидела в его постели, прислонившись к спинке, и вытаскивала шпильки из своей причёски, зажимая их зубами. Её высоко поднятые руки были молочно-белыми, с жёлтыми завитками под мышками.
– Ну, наконец-то, – выдохнула она со счастливой улыбкой, и сползла, извиваясь, со спинки, и её рыжие волосы, как струйки виски, растеклись по подушке во все стороны.
«Не возжелай жены ближнего своего», прозвучали в голове О'Райли голоса незримых свидетелей его грехопадения. А я и не желаю, ответил он им. Нисколечко не желаю, твердил он вопреки очевидным свидетельствам обратного. Да была б она католичкой, разве бы я допустил такое? Но раз уж ересь позволяет ей изменять мужу, она сама за это ответит, а я им не судья.
– Так что ты хотела сказать про того благочестивого джентльмена с ужасающими пороками? – спросил он её примерно через час, когда она рассеяно перебирала пальцами волосы на его груди.
– Он сегодня утром занял в номерах самую лучшую комнату, а когда я зашла постелить ему свежее бельё…
– Ты? В номерах? В салуне?
– Ну да, – подтвердила она. – Это же наши номера. Мы с Полем держим монополию на этой площади. Только что толку? Все равно народу мало, все сейчас останавливаются в большом отеле у вокзала, а к нам попадают только всякие…
– Хорошо, хорошо, и что дальше? – О'Райли остановил её жалобы на трудности гостиничного дела.
– Я принесла ему постель, а он и говорит, нет ли в салуне слуги мужского пола. Ты представляешь? Я говорю, что есть, но он китаец. Лучше китаец, чем дама, отвечает этот хлыщ. Он, видите ли, не может себе позволить, чтобы в его присутствии женщина выполняла какую-то работу. Как же он сказал? Какую-то иную работу, кроме вышивания.
– И что тебя обидело? – удивился О'Райли.
– Подожди, это ещё не все, – она вдруг встала с постели и принялась собирать волосы в пучок. – Ты же меня знаешь, я так быстро не сдаюсь. Я говорю, есть вещи, которые женщины делают лучше, чем мужчины. А он, представляешь, так улыбнулся по-змеиному и говорит, женщины, говорит, преувеличивают ценность того, что они умеют делать лучше мужчин. Ты знаешь, меня просто как водой холодной окатило. Мне пора, надо Поля внизу сменить. Помоги застегнуть…