Лишняя принцесса. Право первой ночи
Шрифт:
– Если тебе она не нужна, я заберу ее, – сказала Мария.
– Я взял ее из библиотеки, – на всякий случай напомнил Рэй. – Мам, я боюсь за Миру.
– Мы что-нибудь придумаем, – попыталась утешить его мать, хотя сама она не была уверена, что здесь можно чем-то помочь. Надо поговорить с мужем, решила княгиня. Она привыкла обращаться к нему со всеми своими затруднениями, и еще не было случая, чтобы супруг не смог подсказать или помочь с непростым решением.
Мать уложила своего мальчика спать и ушла к себе, но отвратительные как по смыслу, так и по форме подачи строчки не выходили у нее из головы. Бедная девочка! Что
Она долго ждала мужа, но так и уснула, не дождавшись, переживая за судьбу бедняжки принцессы, которая в первый раз показалась ей перепуганной, словно кролик, а рядом с ее сыном смотрелась обычным счастливым ребенком. Лишь глубокой ночью женщина сквозь сон почувствовала ласковые руки мужа и тепло его близкого, родного тела.
Возможность поговорить с супругом представилась ей на следующий день между обедом и ужином, когда у Эгберта образовался небольшой перерыв в делах.
– Свет мой, у тебя есть для меня полчасика? – спросила княгиня, притворив дверь в кабинет супруга.
– Располагайся, душа моя, – князь улыбнулся. Он был рад приходу жены, особенно сейчас, когда все равно собирался недолго отдохнуть. – Или, если ты в настроении, пойдем прогуляемся. Я засиделся здесь, хочу немного размяться.
– Что ж, пойдем, – согласилась жена. Слуги подали им теплые плащи, поскольку погода была уже по-осеннему прохладной, и князь с княгиней, рука об руку, вышли во внутренний садик.
Деревья уже обнажились, а листья были сметены с дорожек в аккуратные кучки. Утренняя изморозь давно растаяла, растопленная ярким, пусть и не слишком ласковым уже солнцем. Прохаживаясь вдоль пустеющих клумб, где уже отцветали последние, самые холодостойкие цветы, они поначалу молчали, любуясь незатейливым осенним пейзажем.
Княгиня нарушила молчание первой.
– Свет мой, ты прочитал этот бульварный листок?
– Прочел, конечно, – кивнул Эгберт, – и даже отдал распоряжение разобраться, как такое допустил редактор. Впрочем, он уже больше не редактор, потому что надо думать, что пропускаешь в номер! Это дешевое заигрывание с золотианцами, как делают наши соседи, Медный халифат. Хватит! В своей стране я хочу читать нормальные газеты, а не политкорректные.
– Да, но что теперь делать с нашим сыном? – обеспокоенно спросила княгиня.
Князь ожесточенно потер себе подбородок. Решение, которое он принял, было трудным и не нравилось ему самому, втайне он даже отчасти желал, чтобы супруга отговорила его.
– Совет Шести пройдет через неделю после Нового года. Рэй поедет со мной.
Сказав это, князь перевел взгляд на Марию. Та немного побледнела, но больше ничто не выдавало испытываемое ей волнение за ребенка.
– Ты думаешь, что это будет правильным? – ответила супруга, подразумевая в своем вопросе слово “Почему”.
Эгберт слегка пожевал губу, собираясь с мыслями.
– Душа моя, нашему сыну не придется править, ты знаешь это не хуже меня. Допустим, он не перерастет своего детского увлечения и будет настаивать на женитьбе. Если девочка доживет, – князь поморщился, но он привык говорить прямо, – то у нашего сына два варианта. Первый – попросить династического брака, как они поступают с четырьмя остальными государствами. Но династический брак – это контракт на века, это касается не только Рэя, но и следующих поколений. Да они его проклянут просто, если будут вынуждены жениться на бессловесных, забитых девушках, которые будут шарахаться от трамваев и вместо поддержки и заботы о муже будут выказывать лишь пугливую покорность. Прости, душа моя, но я не могу содействовать такому будущему для своих потомков.
Княгиня не перебивая слушала своего мужа, и он, после небольшой паузы, продолжил рассуждать дальше:
– Вариант номер два: Рэй решает участвовать в Играх. Я. честно говоря, никогда не интересовался, разрешено ли бороться за главный приз гражданам другого государства, но допустим, что можно или он выступит под вымышленным именем. И допустим, – тут князь снова поморщился и даже немного запнулся от волнения, – допустим, он победит в этой жестокой схватке.
Эгберт резко остановился и осторожно поддержал за талию уже изрядно побледневшую жену.
– Тебе дурно, душа моя? Давай присядем.
Мария слабо запротестовала, но муж решительно подвел ее к ближайшей скамейке, усадил и сам сел рядом, приобняв жену за плечи.
– Ну что ты, – пробормотал он ласково, касаясь губами ее виска.
– Ох, прости, – княгиня снова попыталась взять себя в руки, но получилось плохо. – Бедный мой мальчик! Бедный мальчик!
– Милая, не надо так убиваться раньше времени…
– Ах, Эгберт, я просто слезливая дурочка, – всхлипнула княгиня.
– Не наговаривай, душа моя, не наговаривай, – князь погладил ее по спине.
– Нет, правда… Я понимаю, что не нужно… Но стоило мне всего лишь на мгновенье представить, что наш мальчик стал взрослым и ввязался в такие опасные игры, где мы можем его потерять… У меня сердце рвется, свет мой, – заговорила обеспокоенная княгиня.
– Душа моя, все в порядке, – князь притянул к себе супругу, легонько покачивая ее, словно убаюкивая ребенка.
Княгиня спрятала лицо на его груди. Эгберт продолжал ласково поглаживать ее, испытывая бесконечную нежность: он часто видел жену решительной и сильной, и сейчас ее слабость, которой она сама стыдилась даже перед мужем, показалась князю особенно трогательной.
– Наш мальчик вырос, – сказал Зеленый князь с легким оттенком ностальгии в голосе. – Осталось нам в это поверить.
– Кажется, я на это неспособна, – княгиня наконец подняла лицо и ласково провела пальцами по щеке мужа.
Эгберт прекрасно понимал супругу. Старшие дети уже жили своей жизнью, а Рэй, нечаянно получившийся тогда, когда они уже не собирались иметь больше детей, словно подарил им вторую молодость.
– Так вот, душа моя, не хочу тебя расстраивать, но продолжим наш разговор. Представь, что Рэй вернулся победителем и привез сюда молодую жену. Какое-то время ему будет нравиться нянчиться с ней, как с приютским ребенком, из жалости взятым в семью, но что если она так и не привыкнет к нормальному обращению? Или ему это надоест, и он полюбит другую, ровню себе, а не сломанную жестоким воспитанием бедняжку?