Листобой (Рассказы)

Коваль Юрий Иосифович

Закурив, я закинул за спину ружьё и хотел осмотреть его рану, но замер на месте.

В десяти шагах, в ольховых кустах, приподняв лишь голову от земли, лежала лосиха. Она лежала неподвижно и тяжело, внимательно глядела на меня.

В деревне Стрюково охотников мало. Мужчинам хватает колхозной работы, и в лес бегают двое-трое. Настоящий охотник тут один - государственный лесник Булыга.

Я нашёл его около дома, в саду. Поднявшись на лестницу-стремянку, он обрезал яблоню кривым ножом.

–

Слышь, - крикнул я, - лосёнка нашёл! Мёртвого.

– Где?

– У Кривой сосны.

Булыга слез на землю, достал сигарету "Памир", присел на корточки, привалясь спиной к стволу яблони. Он закурил и сразу окутался дымом. Его морщинистое лицо и вся большая голова походили сейчас на хмурую деревенскую баньку, которую топят по-чёрному: изо всех щелей валит дым.

– На боку рана, - объяснил я.
– Кто-то стрелял. А мать лежит рядом, ждёт, что он встанет.

– Лоси у меня на учёте, - сказал Булыга.
– Надо глядеть - акт составлять. Пошли - покажешь.

Весь день стояла пасмурная погода, но часам к пяти похолодало, облака частью ушли с неба, стало очень светло. Поля и перелески просматривались насквозь, и чуть ли не за километр заметна была пара тетеревов, сидящих на берёзке.

Я шёл следом за Булыгой туда, к Кривой сосне, и думал: "Кто же это мог стрельнуть в лосёнка? Зачем?"

Неподалёку уже от сосны, в осиннике, Булыга остановился.

– Слушай, - сказал вдруг он, - если это ты его стукнул, честно скажи.

Глянув мимо меня, он отвернулся.

Всё так же вытянувшись и закинув голову, лежал на снегу лосёнок. Лосиха рядом, в ольховом кусту. Она, наверно, не вставала с тех пор, как я ушёл. Хрипло крича, над поваленной сосной летали две сороки.

Булыга оглядел следы на снегу и на торфе, потом подошёл к лосёнку и наклонился над ним. Тут же послышался тревожный треск.

С трудом, неуклюже лосиха поднялась на ноги. Она казалась огромной на тонких, сухих ногах, и особо велика была её голова с насупленной губой. Ноги у неё дрожали.

– Экое буйло, - сказал Булыга, отходя на всякий случай в сторону. Сгас твой парень, сгас...

Вздёрнув губу, лосиха прикусила осиновую веточку, сгрызла с неё кору.

– А я думал, это ты его ударил. Теперь вижу: не ты. А если не ты, тогда Шурка Сараев. Только он в лес ходил, искал, говорит, косачиные тока.

Лосиха поглодала осиновой коры, потом переломила зубами ветку и подошла к лосёнку. Постояла, наклонилась, положила ветку на снег.

Следующим утром налетели на деревню Стрюково скворцы. Они свистели на всех заборах, на вербах, на сараях. Дороги и оттаявшие огороды были усыпаны скворцами, будто подсолнечными семечками.

А за огородами, над полем, подымаясь высоко в небо, непрерывно пели жаворонки. Тёплое сдобное облако, плывущее над землёй, было утыкано жаворонками, как изюмом.

Утром я пил у Булыги чай, и за чаем мы помалкивали, ожидая Шурку Сараева. Мы фыркали, отдувались, кривились от кислой клюквы!

– Эй, хозяин!
– заорал с улицы Шурка Сараев.
– Дома, что ли?

Прогремев дверью, Шурка вошёл в дом, прислонил к стене ружьё, а сам присел на порог.

– Иди в комнату.

– Дак сапоги грязные.

– Скинь.

В белых вязаных носках Шурка прошёл в комнату, сел на диван, купленный для гостей, заслонил спиной вышитого на покрывале голубого петуха.

– Рассказывай, Шурка, как дело было, - сказал Булыга.

Голос его звучал спокойно, но в нём слышалась будущая гроза, и Шурка забеспокоился:

– Како?

– Тако!
– передразнил Булыга, торопливо отхлёбывая чай.
– Ну-ка, подай ружьё!

– Како?
– снова не понял Шурка.

– Твоё!
– рявкнул Булыга и закашлялся, подавился клюквой.
– Подай сей момент!

Шурка вскочил с дивана и за дуло выволок ружьё из прихожей. Оно зацепилось за порог и не протаскивалось в комнату, упиралось.

– Ты не ори, - сказал Шурка, подавая ружьё и не понимая ещё, в чём дело.
– Разберись вначале, потом ори.

– Мы уж во всём разобрались, - угрожающе сказал Булыга.
– Всё замерили. Знаем, чьё это дело.

Шурка напряжённо присел на диван, голубой петух выглядывал из-за его плеча.

Булыга переломил ружьё и понюхал ствол, а затем стал вроде бы исследовать ружьё Шуркино изнутри.

– Так точно и выходит, - сказал он и сунул мне под нос переломленное ружьё.
– Видишь?

Поглядев на ржавый, несмазанный замок, я буркнул:

– Вижу.

– Вот и я вижу, - сказал Булыга и резко встал из-за стола.
– Ружьё, Шурка, придётся у тебя отобрать.

Отворив шкаф-гардероб, он сунул в него Шуркину тулку.

– Ты погоди, погоди, - сказал Шурка, вскакивая с дивана и хватая Булыгу за локоть.
– Не балуй! Ты ружья не покупал!

– Сядь!
– сказал Булыга, отворачиваясь от шкафа.
– Сядь, отвечай на вопросы. Ты когда был в лесу?

– В ту субботу.

– Стрелял?

Шурка кивнул:

– Утицу.

– Врёшь! Утка ещё не летела. Кого стрелял? Говори!

– Кого надо!
– заорал Шурка.
– Чего ты пристал, булыжник!

– Ну, ладно, - сказал Булыга, внезапно успокаиваясь.
– Суд разберётся.

Слова эти Шурку ошеломили, он окостенел, тупо разглядывая блюдо с клюквой.

За окном свистнул скворец, солнечный заяц пробился через ящик с рассадой, стоящий на подоконнике, забегал по дивану, по голубому петуху.