Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры

Лавров Илья Михайлович

Едва светает.

Она выходит на крыльцо. В саду тихо-тихо. Ни один листок не двигается. Но по всему саду раздается четко и звучно: хлоп! хлоп! Кто-то бросает мячики. Такие хлопанья раздаются во всех садах Ферганы.

Крылышко догадывается, что это срываются переспелые или с червоточиной яблоки и груши. Тихо. Вздрагивает ветка — и на весь сад о гулкую землю хлоп! И снова тишь. А потом неожиданно застучат дробно, просыплются с десяток, покатятся в ямки, в арык.

Крылышку так нравится этот сад, роняющий

яблоки на рассвете, что она садится на дорожку. Здесь еще темновато. Ишак со звонким хрустом жует арбузные корки в тазу. Вдруг одно яблоко срывается, стукает его по спине. Серый ишак мотает головой, шевелит длинными ушами и печально вздыхает.

Слышатся голоса. Это выходят дядя Вася, тетя Надя и Наташа. Сегодня их очередь собирать падалицу.

Звучно гремят яблоки о дно ведра.

Дядя Вася — монтер. У него все большое: голова, глаза, рот, руки, ноги. Очень сильный и веселый дядя Вася. Он проводит свет в дома, лазает на телеграфные столбы, ходит в широченной серой спецовке, перекинув через плечо кривые тяжелые железки.

Их называют почему-то кошками, хотя они совсем не похожи на Ленивца.

Крылышко выскакивает из-за кустов, и дядя Вася кричит:

— Эге, соседка уже на ногах! — Он похлопывает ее по спине, дает самое красное яблоко. — Молодец, хорошей хозяйкой вырастешь.

Крылышко вдруг, сама не зная почему, берет его руку и прижимается к ней щекой. Дядя Вася серьезно смотрит на тетю Надю, та вздыхает, а дядя Вася гладит Крылышко. Руки у него шершавые, паутинки волос цепляются за них.

Крылышко с Наташей убегают в глубь сада. В арыке плывут, крутясь, груши. Вода насобирала их, пробегая через многие сады. Девочки ловят груши, вода булькает под их руками.

За кустами звучит смех.

— Мамка с папкой играют, — говорит Наташа басом, — как маленькие, всегда дурачатся. Идем к ним.

Дядя Вася без рубахи, в галифе и в сандалиях. Он гоняется за тетей Надей, а она прячется за деревья. Поймав, он легко берет ее на руки. Тетя Надя смеется, барахтается, а дядя Вася поднимает ее все выше и выше.

Крылышку вспоминается: темнота, папа машет руками, на кровати мечутся не то две женщины, не то одна мама. Лицо у девочки становится пасмурным.

В комнате у тети Нади пахнет яблоками и корзинами, в которых они лежат. Крылышку так хорошо и весело здесь с Наташей, что она забывает о своем доме.

Мама, уходя на работу, кричит ей в окно:

— Молоко и сыр в шкафу! Поешь.

Крылышко ничего не отвечает…

Перед вечером приходит из больницы папа. Крылышко радостно визжит, прыгает.

— Пей молоко, — суетится она, — мама тебе оставила. И сыр. А конфеты я съела.

— Мама домой приходила поздно? — спрашивает папа, и губы его вздрагивают.

— Нет, она приходила рано, — весело отвечает Крылышко.

— У нас никто не бывал?

Крылышко

густо краснеет, глаза бегают из стороны в сторону, а лицо улыбается. Она поспешно говорит:

— Нет, нет… Никто…

Отец задумчиво смотрит ей в лицо. Морщины на лбу собираются гармошкой, хоть Крылышко и не сжимает их пальцами.

Крылышку не хочется уходить, но она торопливо уносится в сад.

Свечерело. Куры неуклюже взлетели на деревья. Спят на сучьях, как вороны. Уже давно должна прийти мама.

Папа выходит. Садится на пенек у старой ивы. Она толстая и такая старая, что наполовину иструхлилась, сохранился лишь один бок, похожий на большущее корыто, обросшее ветвями.

Лицо у папы темное. Он сидит, опустив тяжелые руки, не может поднять их. Плечи тоже опущены. Может быть, папа очень много работал и сейчас у него все болит? И руки, и плечи, и спина — все болит. А большие черные глаза такие, словно его кто-то очень обидел.

И Крылышко тоже чувствует себя обиженной. Ей жаль папу. Она осторожно подходит и, не зная, что сказать, стоит рядом. Папа виновато и робко улыбается, порывисто обнимает ее. И тут же, наверное, забывает о ней, о чем-то думает.

— Папа, скажи этому дяде Валере — пусть он к нам больше не ходит, — вдруг горячо просит Крылышко и заглядывает ему в глаза.

Папа вздрагивает, морщится.

— У всех дома хорошо. От дяди Васи пахнет яблоками, а от тебя — вином. Мама сердится. Вы ругаетесь…

Края ее губ опускаются, нос краснеет.

Отец изумленно, испуганно смотрит на нее. Он беззвучно шевелит губами. Крылышко ждет. Неожиданно он отстраняет ее и уходит в дом, пошатываясь, хотя Крылышко знает, что он сегодня не пил вина.

Наступает ночь, а мамы все нет.

— Ложись, спи, — шепчет папа и гладит Крылышкину спину. — Я посижу на крыльце.

Он уходит, а Крылышко лежит в кровати у открытого окна. Свет погашен.

Темный сад прижимается вплотную к окнам. Сияет большая луна, а под деревьями мрак. На черной земле местами лежат молочно-голубые пятна. Они расстелены, как платки. Сквозь навесы из ветвей и листвы падают во мрак косые столбы света. В них проносятся летучие мыши.

На лунные платки выкатываются колючими клубками ежи, толкают поросячьими мордочками яблоки, лакают из арыка воду.

Крылышко слушает птиц. Ей представляются перепела в клетках из тыкв. Клетки качаются на ветвях в узбекских двориках. Перепела стараются перекричать друг друга. А перепелам отвечают с вершин старых чинар ушастые совки-сплюшки, похожие на котят. Они выговаривают грустно-грустно: «Сплю… Сплю…»

На берегу близкой речки раскричалось множество лягушек.

И вдруг, пугая Крылышко и птиц, по гулким садам в разных местах начинает что-то трещать. Ни дать ни взять — с вершин валятся пустые корзины: «Тр-р-р!»