Лисянский
Шрифт:
— Здешний король, сэр, — пояснил Джонсон, — сейчас в отъезде, готовится к войне против острова Отувая. Вместо него правит мистер Юнг, мой соотечественник. Живет он в нескольких милях от берега. Как только мы сообщим, он явится к вам с визитом. Но без него туземцы не имеют права продавать товары.
Джонсон уехал, и следом появились три лодки, привезли для обмена двух поросят и ткани местного изготовления.
«Нева» обошла южный мыс, вошла в бухту и отдала якорь.
— Вам не кажется странным, Юрий Федорович, на берегу множество хижин, но не видно людей? — спросил Повалишин, осматривая бухту в подзорную трубу.
— Видимо, действует табу, — ответил командир.
— Я вычитывал у Кука об этом обычае местных жителей, — произнес стоявший у борта Гедеон. После посещения Пасхи он частенько в хорошую погоду с разрешения капитана находился на шканцах. Прислушивался к подаваемым командам вахтенными офицерами, присматривался к их исполнителям. Ему предстояло нести слово Божье в Русской Америке. Среди тамошних жителей было немало морских служителей. Почти все свободное время он проводил теперь на палубе или читал книги, взятые у Лисянского. В свою очередь капитан узнал о том, что Гедеон давно, еще в Петербурге, читал записки Лаперуза в подлиннике, без перевода.
Командир и Гедеон оказались правы. Едва солнце скрылось в океане, берег ожил. Многие жители отправились вплавь к шлюпу. Приблизившись, они вскидывали задорно руки и громко кричали. Команда высыпала на палубу, и матросы с удивлением увидели плескавшихся вокруг шлюпа обнаженных женщин. Десятки их окружили «Неву» с явным намерением взобраться на борт и стать «живым» товаром.
— На шлюп никого не пускать, убрать все трапы и концы на палубу, — распорядился Лисянский, — поставить вахтенных на баке и корме. Чтобы ни одна из этих жриц, не дай бог, не забралась на шлюп.
За ужином в кают-компании зашел разговор о коварстве местных жителей, подмеченном Куком, что привело в конце концов к его гибели.
— В происшедшем тогда печальном событии трудно судить, кто более виноват, сами британцы или туземцы, — высказался Берх.
— Сие верно, — поддержал Гедеон, — туземные народы живут по своим законам. То, что у нас почитают за воровство, островитянами принимается за жизненное правило. Потому европейцы столь беспощадны, но часто несправедливы.
— Но тогда коим образом приводить к повиновению туземные народы? — вмешался Арбузов.
Гедеон ухмыльнулся в бороду:
— Сие вопрос философии, и весьма мудро высказался о нем славный Лаперуз. Позвольте, господа, отлучиться на минутку, думаю, его мысли пойдут всем на пользу.
Иеромонах принес из каюты томик Лаперуза.
— «Этот обычай европейских мореплавателей, говорит Лаперуз, — начал Гедеон, — в высшей степени смешон. Философу должно быть обидно за человечество, когда он видит, что люди, обладая ружьями и пушками, утрачивают от этого всякое понятие о справедливости. Действительно, что может быть непристойнее игнорирования законных прав своих ближних? Странный софизм, в силу которого мореплаватель, приставший к какому-либо неведомому до тех пор европейцам острову, как бы предоставляет тем самым своему отечеству право завоевания, попирающее самые священные права туземного населения! Каким образом такая случайность, как посещение чужеземного корабля, может являться основательным поводом к тому, чтоб отнять у злополучных островитян землю, которою с незапамятных времен владели их предки, орошая ее трудовым своим потом?»
Спустя минуту разгорелся спор, затянувшийся за полночь…
Едва рассвело, шлюп окружили лодки с припасами. Начался торг. Меняли ткани, железо, ножи, топоры на свиней, кур, кокосовые орехи, хлебные плоды.
«Вечером опять многочисленное венерино войско окружило корабль, — записал в дневнике Лисянский, — но я велел переводчику уведомить его, что никогда и ни одна женщина на корабль не будет пущена».
Спустя два дня на шлюпе появился наконец-то англичанин Юнг.
— Рад приветствовать первый Российский флаг на Гавайях. Весьма сожалею, сэр, — извинился он перед Лисянским, — но только вчера узнал о вашем прибытии. Каналья местный старшина утаил от меня эту приятную весть.
— Нет, нет, сэр, все в порядке, — ответил, улыбаясь, Лисянский, а сам подумал: «Действительно, этот туземный старшина пройдоха. Он эти три дня кряду не сообщал ничего Юнгу, чтобы повыгоднее продать нам продукты». — Ваши подопечные неплохо снабдили нас припасами, но я вижу, вы тоже прибыли не с пустыми руками.
Юнг привез шесть свиней, две из которых подарил командиру.
Он объяснил, что кроме него на острове живут около 50 англичан, бывших матросов. Его помощник, Девис, является военачальником туземцев.
— Теперь король Томи-оми готовится расширить свои владения и подчинить остров Кауан, — сообщил Юнг не без гордости.
— Мы хотели бы, сэр, посетить место, где окончил свою жизнь капитан Кук, — попросил Лисянский.
— О, я готов немедленно оказать вам эту любезность.
Гостей пригласили в кают-компанию, угостили добрым вином.
После обеда, взяв с собой офицеров, Лисянский отправился на катере в деревню Тавароа. Выйдя на берег, Юнг подвел офицеров к большому камню.
— На этом самом месте, где уложен камень, погиб наш славный капитан Джеймс Кук, — произнес Юнг, и офицеры сняли шляпы.
После минутного молчания Юнг рассказал подробно, как развивались события в тот злополучный день, 14 февраля 1779 года…
— На той горе, — вскинул руку Юнг, — по преданию, сожгли тело Кука, хотя мы знаем, что многие части его тела передали потом спутникам капитана. До сих пор здравствуют многие туземцы, которые видели эту стычку.
— И что же рассказывают они? — спросил Лисянский.
— Гавайцы большие врали, — промолвил Юнг, — каждый из них излагает события по-разному, но все они клянутся, что говорят сущую правду.
Офицеры рассмеялись, а Юнг закончил:
— Вы оказали большую честь, побывав на этом месте, тем более что вы — первые представители Российской империи…
Как всегда, при посещении новых земель Лисянский интересуется нравами местных жителей, заведенными порядками. «Поскольку, — замечает он, — определенных законов здесь совсем нет, да и понятия о них не имеется, то сила заступает место права. Король, даже по одной своей прихоти, может каждого подвластного ему островитянина лишить жизни».