Литература 7 класс. Учебник-хрестоматия для школ с углубленным изучением литературы. Часть 2

В творчестве каждого большого писателя есть одна тема, имеющая для него особое значение. Условно мы называем ее «тема поэта и поэзии». Каждый художник задумывается о судьбе своих творений, о смысле собственного творчества, о том, кому и как его произведения служат.

Николая Васильевича Гоголя вопрос о предназначении художника мучил особенно сильно. Всю жизнь этот писатель искал возможности послужить отечеству и не раз сомневался в том, верно ли он выбрал поприще. Две причины лежали в основе его сомнений: глубокая религиозность и осознание могучей силы воздействия искусства на человека.

Писатель считал, что искусство призвано служить человеку, обращая его сердце к Богу. Но искусство одновременно должно бороться со злом,

с враждебными Богу силами, воплощенными в самые разные земные обличья. Н. В. Гоголь обладал удивительным чувством юмора и редким сатирическим даром. Сам он, зная эту черту своего таланта, писал, что использовал свой дар, чтобы человек вдоволь «насмеялся над чертом». Но все ли он сделал для победы Добра над Злом в душе человеческой – вот вопрос, который мучил Н. В. Гоголя.

«Портрет» – не просто одна из «петербургских повестей», в которой ставятся проблемы назначения поэта и поэзии, – это программное произведение, с наибольшей полнотой выражающее в художественной форме гоголевский взгляд на суть и задачи искусства.

Вглядитесь повнимательнее в произведение писателя. В основе повествования лежит очень необычная композиция. «Портрет» состоит из двух частей, каждая из которых представляет собой законченную новеллу, имеющую свой конфликт, самостоятельный сюжет и особую систему персонажей. Сюжеты каждой новеллы обладают своей спецификой: в первой используется хронологическая, прямая композиция, во второй автор прибегает к рамочному повествованию (таким образом вводится еще один конфликт, еще одна художественная проблема).

Задумайтесь над тем, какой эстетический эффект достигается писателем с помощью такого построения «Портрета».

При всей внешней самостоятельности двух новелл, составляющих единую повесть, они объединены не только общей темой творчества, но и единым композиционным центром: портретом ростовщика. И здесь мне хотелось бы, чтобы вы поразмыслили об этой важнейшей части художественного мира произведения Н. В. Гоголя и ответили на вопрос: что это – деталь, символ, аллегорическая фигура или что-либо иное?

Две части «Портрета» находятся в очень непростых соотношениях: они заключают в себе одновременно и прием антитезы (противопоставления), и прием художественного повтора, усиления. Образы художников из этих двух частей также строятся одновременно по принципу контраста и по принципу зеркальности, уподобления.

Антитеза проявляется в том, что первая часть повествует о падении Чарткова, о растрате им своего таланта, а вторая рассказывает о становлении художника, о создании великого произведения искусства, путь к которому пролегает через страдание, самоотречение и покаяние. Контрастно и изображение жизненного пути художников: один движется от нищеты к богатству и популярности, второй же отказывается от благополучия и обретает себя в нищете отвержения от мира. (Проследите, пожалуйста, основные этапы жизни художников.)

Но при столь явных различиях есть и удивительные совпадения в судьбах персонажей. Оба они в какой-то момент оказываются под воздействием таинственного ростовщика, чьи деньги отравляют их души. Оба они испытывают искушение материальным благополучием. Но самое поразительное заключается в том, что жизненный путь обоих художников завершается одинаковым стремлением к уничтожению живописных шедевров. Чартков, отравленный золотом и растративший свой талант, скупает прекрасные произведения искусства, чтобы уничтожить их.

Посмотрите, как блистательно Н. В. Гоголь показывает бессмысленность такой жизни: художник предает себя, свое призвание ради денег, богатства, но скопленное им богатство обращается в прах, растраченное на борьбу с произведениями тех, кому яростно завидует потерявший себя Чартков.

Но и вторая часть также завершается наказом уничтожить великое произведение искусства – портрет ростовщика. На этот парадоксальный вывод удивительного писателя вам следует обратить самое пристальное внимание, поскольку в нем с наибольшей полнотой проявился взгляд Н. В. Гоголя на искусство.

Как бы ни был плох сам по себе человек (в данном случае ростовщик), но художник совершил чудо: созданное им произведение искусства настолько точно воплотило сущность ростовщика, что смогло принять в себя его душу. В этом, по мнению Н. В. Гоголя, заключается и великая сила искусства, и страшное преступление художника: злая душа, которая должна была покинуть землю вместе со смертью материального тела ростовщика, получает новую (почти вечную) материальную оболочку, в которую вселяется, чтобы продолжить свои черные дела среди людей.

Портрет не только продлевает земное существование души

ростовщика, он как бы наследует и род занятий своего прототипа: ведь именно портрет снабжает Чарткова той первоначальной суммой «злых денег», с которых начинается его отступление от своего призвания.

А вот теперь подумайте: следует ли искусству всегда правдиво и точно изображать земную жизнь. Любой ли портрет и каждый ли человек может быть удостоен высокой чести обрести вечность с помощью кисти живописца? Какой ценой заслуживает себе прощение создатель портрета и в чем подлинная задача искусства, по мнению И. В. Гоголя?

Нигде не останавливалось столько народа, как перед картинного лавочкою на Щукином дворе. Эта лавочка представляла, точно, самое разнообразное собрание диковинок: картины большею частью были писаны масляными красками, покрыты темно-зеленым лаком в темно-желтых мишурных рамах. Зима с белыми деревьями, совершенно красный вечер, похожий на зарево пожара, фламандский мужик с трубкою и выломанной рукою, похожий более на индейского петуха в манжетах, нежели на человека, – вот их обыкновенные сюжеты. К этому нужно присовокупить несколько гравированных изображений: портрет Хозрева-Мирзы в бараньей шапке, портреты каких-то генералов в треугольных шляпах, с кривыми носами. Сверх того, двери такой лавочки обыкновенно бывают увешаны связками произведений, отпечатанных лубками на больших листах, которые свидетельствуют самородное дарование русского человека. На одном была царевна Миликтриса Кирбитьевна, на другом город Иерусалим, по домам и церквам которого прокатилась красная краска, захватившая часть земли и двух молящихся мужиков в рукавицах. Покупателей этих произведений обыкновенно немного, но зато зрителей – куча. Какой-нибудь забулдыга-лакей уже, верно, зевает перед ними, держа в руке судки с обедом из трактира для своего барина, который, без сомненья, будет хлебать суп не слишком горячий. Перед ним уже, верно, стоит солдат в шинели, этот кавалер толкучего рынка, продающий два перочинные ножика; торговка-охтенка с коробкою, наполненною башмаками. Всякий восхищается по-своему: мужики обыкновенно тыкают пальцами; кавалеры рассматривают серьезно; лакеи-мальчики и мальчишки-мастеровые смеются и дразнят друг друга нарисованными карикатурами; старые лакеи во фризовых [1] шинелях смотрят потому только, чтобы где-нибудь позевать, а торговки, молодые русские бабы, спешат по инстинкту, чтобы послушать, о чем калякает народ, на что он смотрит. В это время невольно остановился перед лавкою проходивший мимо молодой художник Чартков. Старая шинель и нещегольское платье показывали в нем, что он с самоотвержением предан был своему труду и не имел времени заботиться о своем наряде, всегда имеющем таинственную привлекательность для молодости. Он остановился перед лавкою и сперва внутренно смеялся над этими уродливыми картинами. Наконец, овладело им невольное размышление: он стал думать о том, кому бы нужны эти произведения. Что русский народ заглядывается на Ерусланов Лазаревичей, на объедал и обпивал, на Фому и Ерему [2] , это не казалось ему удивительным: изображенные предметы были очень доступны и понятны народу; но где покупатели этих грязных, пестрых масляных малеваний? кому нужны эти фламандские мужики, эти красные и голубые пейзажи, которые показывают уже притязание на несколько уже высший шаг искусства, но в котором выразилось все глубокое его унижение? Это, казалось, не были вовсе труды ребенка-самоучки. Иначе в них бы, при всей бесчувственной карикатурности целого, вырывался острый порыв. Но здесь было видно просто тупоумие, бессильная, дряхлая бездарность, которая самоуправно встала в ряды искусств, тогда как ей место было среди низких ремесел, бездарность, которая была верна, однако ж, своему призванию и внесла в самое искусство свое ремесло. Те же краски, та же манера, та же набившаяся, приобыкшая рука, принадлежавшая скорее грубо сделанному автомату, нежели человеку!.. Долго стоял он перед этими грязными картинами, уже, наконец, не думая вовсе о них, а между тем хозяин лавки, серенький человечек во фризовой шинели, с бородой, небритой с самого воскресенья, толковал ему уже давно, торговался и условливался в цене, еще не узнав, что ему понравилось и что нужно.