Литература мятежного века
Шрифт:
К концу 70-х годов литературная критика и писатели, так сказать, заметно охладели, а в ряде случаев и резко изменили свое отношение к образу положительно прекрасного человека. Ход их размышлений таков. На авансцену литературы выходят герои различного плана, этического содержания и ведущей идеи. Герои революции и первых десятилетий Советской власти - вожаки и вожди, командиры, преобразователи жизни и общества, аскеты, горячо преданные идее, превыше всего ставящие интересы дела и народа, наделенные образцовыми моральными и духовными качествами. Это были герои могучего обаяния, призванные покорить читателя, подать ему пример самоотверженного служения идее, революции, Родине. Герои социально активные, созидатели нового мира, разведчики путей в незнакомое, первопроходцы 20-30-х годов. Появление героя нового плана связано с Великой Отечественной войной. Героизм защитников отечества предоставил писателям богатейший материал для создания народных характеров. С середины 50-х годов на смену "положительным" и "отрицательным"
Словом, положительный герой превращался в иллюстратора исторических этапов общественного развития. В нем все размыто, неопределенно. С трибуны VII съезда писателей (1981 г.) с тревогой говорилось о путанице в определении "положительный герой", о том, что термин этот стал встречаться все реже и реже, что, заменив его на "народный характер", "современная личность", "духовный человек" и т.д., критики и писатели утратили один из коренных эстетических критериев, оправдавших себя на самых различных исторических этапах развития литературы. Между тем понятие "положительный герой" воплощает совокупность таких черт, которые отвечают историческому опыту народа. На съезде была сделана попытка уяснить тот смысл, который вкладывался в понятие "герой". Таким термином, как правило, обозначали героя, который наделен теми или иными позитивными качествами, определяющими его жизненную программу. Высказывалось мнение, будто такой персонаж присутствует неизбежно - если не в персонифицированном художественном образе, то в образе автора, в авторской позиции или авторской оценке.
Выходит, в каждом произведении существует положительный герой, ибо нет такого сочинения, в котором так или иначе не проявились бы положительные людские качества, как нет и, пожалуй, не было книги, напрочь лишенной авторского отношения к описанному. Тем более, что писатель всегда пытается представить перед читателем как лицо в высшей степени правдивее, доброжелательнее и вполне симпатичное... Если все так и есть, тогда как объяснить настойчивые и справедливые требования, предъявляемые искусству: больше создавать ярких, интересных героев? А как оценивать позицию тех, кто сетует на недостаток по-настоящему масштабных, цельных характеров, героев высокого духа, сочетающих в себе глубину чувств и мыслей с гражданской доблестью и добротой?
И вот что интересно: когда заходит разговор о полюбившемся герое, вспоминают не об авторской оценке либо образе автора - вспоминают об Антигоне и Дон Кихоте, Корчагине и Чапаеве, Соколове и Дерюгине. Почему так? Видимо, потому что это не просто литературные образы - это художественные типы, воплотившие в себе наиболее сущностные стороны бытия, тенденции времени.
Стало быть, речь идет не только о специфике литературы, но и о ее главных, фундаментальных основах, без которых она не способна выполнять свое высокое предназначение. Меж тем, скептицизм по отношению к положительному герою привел к недвусмысленным попыткам подвергнуть сомнению сам термин "герой". Вот убеждение трех членов союза писателей, продемонстрировавших свое полное, мягко говоря, непонимание существа искусства. У Ю. Андропова сложное, как он говорит, отношение к проблеме положительного героя, хотя он и признает, что положительный герой реальность, а не мечта, о чем свидетельствуют образцы художественной литературы, вошедшие в ее золотой фонд. Превосходно! "Почему же тогда сложное отношение: - спрашивает он и отвечает.
– Потому что я практик, то есть прозаик, пытающийся создавать этот вот самый положительный образ в своих произведениях". Пафос творчества по его мнению, в ином: "Диалектика развития характера - вот что, на мой взгляд, главное и не должно быть утеряно никогда. Диалектика, психологически убедительная, художественно достоверная".
Другой ниспровергатель положительного героя в литературе А. Якубин, человек решительный, даже в некотором роде вольнодумец, смело восстал вообще против определения "положительный герой". "Схематичность определения "отрицательный" и "положительный" очевидна. По-моему, главным критерием в оценке персонажа должна быть "заразительность", с какой он написан, его жизненная убедительность". Наконец, сказал свое авторитетное слово критик Ал. Михайлов: "Меня тоже не очень устраивает термин "герой". Мы как-то исказили само это понятие, существующее в жизни, перенеся его механически в литературу". Видите ли, его "не очень устраивает"!
А мировую литературу не только "не очень устраивало", но было крайне необходимо, но далеко не всегда достижимо, о чем свидетельствует опыт Бальзака и Гюго, Стендаль и Роллана и многих, многих других. Для русской же классики (Гоголь, Герцен, Тургенев, Достоевский, Чехов, Лесков) новая русская литература возможна только под условием уяснения положительных типов русского человека.
Советская литература следовала этим принципам и добивалась поразительных успехов вплоть до 70-х годов, когда она начала клониться к упадку. Теперь уже не
Как видим, начав с положительного героя, наш классик с ироничной усмешкой прошелся по всей литературе, не забыв при этом упомянуть лагеря и страшные бессонные ночи конца тридцатых годов!" Сегодня мы знаем, как он вел себя и как переделывал некоторые свои сочинения (роман "Вор") на новый лад, согласно изменившейся политической конъюнктуре. А "Пирамида"? Такое впечатление, что писатель весь свой век боялся быть искренним и правдивым.
Но нас занимает здесь другое, а именно: своим творчеством Леонид Леонов доказал, что колеблющийся, как тростник на ветру, или склонный к болезненной самосозерцательности писатель не может создать образ положительно прекрасного человека, равно как и лишенный четких убеждений критик бессилен разрешить сложные вопросы, вставшие перед литературой. В образе такого героя авторская позиция и художественное мастерство выступают в неразрывном единстве. Об этом в свое время говорил Любомир Левчев на IV съезде Союза писателей Болгарии в докладе, посвященном положительному герою национальной литературы (1980 г.). Литературный герой, сказал он, и "особенно положительный, связан с философским мировоззрением, эстетикой, политикой и прежде всего талантом писателя, который его создает. Писатель, который не носит в себе хотя бы одну искру сущности героя, не может создать его. Биографии великих авторов показывают нам, что все они были, по сути дела, герои, и, может быть, в большей степени, чем прославленные ими литературные герои. Человек вздрагивает перед житием Сервантеса, ибо не Дон Кихот, а он сам последний великий рыцарь, в то время как Дон Кихот лишь одно его дыхание. Никогда не могу представить доктора Фауста иначе, как самим Гёте, хотя легенда о том, кто продал душу дьяволу, намного старше гениального немецкого писателя... Кто больше герой - Павел Корчагин или Николай Островский?.."12
Настоящий художник отличается тем, что после него остаются созданные им образы, в которых запечатлено своеобразие характеров, нравственные искания, социальные борения и конфликты эпохи. Такие герои как бы идут в реальную жизнь, становятся необходимыми для целых поколений - они помогают не только полнее осознавать мир, но и с достоинством, когда пробьет час, расстаться с ним. Пожалуй, в мировой литературе это Одиссей и Лир, Дон Кихот и Уленшпигель, Болконский у Толстого, а рядом великие в своих страданиях образы Достоевского и трагические у Шолохова.
Как бы то ни было, вопрос о положительном герое не сходил с повестки дня на протяжении всей истории развития социалистической литературы. От его решения не уклонялся ни один из крупных художников. С другой стороны, это предполагало широкий взгляд литературной теории на развитие художественного процесса, в частности, на сложную диалектику становления литературного типа героя в новых исторических условиях. При этом важно особо подчеркнуть политический пафос проблемы, что тщательно обходили наши мыслители и витии. Создание такого героя заслуживает внимания не только потому, что он становится в известной степени примером для подражания, но еще и потому, что уже фактом своего существования в жизни и искусства он противостоит миру эксплуатации и наживы, о чем свидетельствуют выдающиеся зарубежные писатели.
Вот почему реакционные идеологи и ревизионисты всех мастей столь яростным нападкам подвергают именно такого героя. В свое время немецкий ревизионист Эрнст Фишер писал: "Положительный герой, которого требуют повелители и руководители непонятного "социалистического реализма", это Антуан, которого нет, поскольку он всего лишь фантом, отражение недействительности. Метафизически он приговорен к смерти. Но этот герой мог бы быть, ибо действительность... которую мы проклинаем и которую мы стремимся изменить, несет в себе также, несмотря на все, свет, исходящий из будущего, и вместе с тем эта действительность являет собой отчаяние, эшафот нашей мечты, средоточие черепов отмерших иллюзий".