Литература (Учебное пособие для учащихся 10 класса средней школы в двух частях)
Шрифт:
Работа над "Войной и миром" продолжалась шесть лет (1863-1869). Толстой не преувеличивал, когда писал: "Везде, где в моем романе говорят и действуют исторические лица, я не выдумывал, а пользовался материалами, из которых у меня во время моей работы образовалась целая библиотека книг, заглавия которых я не нахожу надобности выписывать здесь, но на которые всегда могу сослаться". Это были исторические труды русских и французских ученых, воспоминания современников, участников Отечественной войны, биографии исторических лиц, документы той эпохи, исторические романы предшественников. Много помогли Толстому семейные воспоминания и легенды об участии в войне 1812 года графов Толстых, князей Волконских и Горчаковых. Писатель беседовал с ветеранами, встречался с вернувшимися
"Война и мир" как роман-эпопея. Произведение, явившееся, по словам самого Толстого, результатом "безумного авторского усилия", увидело свет на страницах журнала "Русский вестник" в 1868-1869 годах. Успех "Войны и мира", по воспоминаниям современников, был необыкновенный. Русский критик Н. Н. Страхов писал: "В таких великих произведениях, как "Война и мир", всего яснее открывается истинная сущность и важность искусства. Поэтому "Война и мир" есть также превосходный пробный камень всякого критического и эстетического понимания, а вместе, и жестокий камень преткновения для всякой глупости и всякого нахальства. Кажется, легко понять, что не "Войну и мир" будут ценить по вашим словам и мнениям, а вас будут судить по тому, что вы скажете о "Войне и мире". Вскоре книгу Толстого перевели на европейские языки.
(*103) Классик французской литературы Г. Флобер, познакомившись с нею, писал Тургеневу: "Спасибо, что заставили меня прочитать роман Толстого. Это первоклассно. Какой живописец и какой психолог!.. Мне кажется, порой в нем есть нечто шекспировское". Позднее французский писатель Ромен Роллан в книге "Жизнь Толстого" увидел в "Войне и мире" "обширнейшую эпопею нашего времени, современную "Илиаду". "Это действительно неслыханное явление,- отмечал Н. Н. Страхов,- эпопея в современных формах искусства".
Обратим внимание, что русские и западноевропейские мастера и знатоки литературы в один голос говорят о необычности жанра "Войны и мира". Они чувствуют, что произведение Толстого не укладывается в привычные формы и границы классического европейского романа. Это понимал и сам Толстой. В послесловии к "Войне и миру" он писал:
"Что такое "Война и мир"? Это не роман, еще менее поэма, еще менее историческая хроника. "Война и мир" есть то, что хотел и мог выразить автор в той форме, в которой оно выразилось".
Что же отличает "Войну и мир" от классического романа? Французский историк Альбер Сорель, выступивший в 1888 году с лекцией о "Войне и мире", сравнил произведение Толстого с романом Стендаля "Пармская обитель". Он сопоставил поведение стендалевского героя Фабрицио в битве при Ватерлоо с самочувствием толстовского Николая Ростова в битве при Аустерлице: "Какое большое нравственное различие между двумя персонажами и двумя концепциями войны! У Фабрицио - лишь увлечение внешним блеском войны, простое любопытство к славе. После того как мы вместе с ним прошли через ряд искусно показанных эпизодов, мы невольно приходим к заключению: как, это Ватерлоо, только и всего? Это - Наполеон, только и всего? Когда же мы следуем за Ростовым под Аустерлицем, мы вместе с ним испытываем щемящее чувство громадного национального разочарования, мы разделяем его волнение..."
Для западноевропейского читателя "Война и мир" не случайно представлялась возрождением древнего героического эпоса, современной "Илиадой". Ведь попытки великих писателей Франции Бальзака и Золя осуществить масштабные эпические замыслы неумолимо приводили их к созданию серии романов. Бальзак разделил "Человеческую комедию" на три части: "Этюды о нравах", "Философские этюды", "Аналитические этюды". В свою очередь, "Этюды (*104) о нравах" членились на "Сцены частной, провинциальной, парижской, политической и деревенской жизни". "Ругон-Маккары" Золя состоят из двадцати романов, последовательно воссоздающих картины жизни из разных, обособленных друг от друга сфер французского общества: военный роман, роман об искусстве, о судебном мире, рабочий роман, роман из высшего света. Общество здесь напоминает пчелиные соты, состоящие из множества изолированных друг от друга ячеек: и вот писатель
Иначе у Толстого. Обратим внимание на душевное состояние Пьера, покидаюшего московский свет, чтобы участвовать в решающем сражении под Москвой: "Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем-то..." В трагический для России час Пьер осознает сословную ограниченность жизни светского общества. Эта жизнь в его сознании вдруг теряет ценность, и Пьер отбрасывает ее, новым взглядом всматриваясь в другую - в жизнь солдат, ополченцев. Он понимает скрытый смысл воодушевления, которое царит в войсках, и одобрительно кивает головой в ответ на слова солдата: "Всем народом навалиться хотят, одно слово - Москва". Постепенно и сам Пьер входит в эту общую жизнь "всем народом", всем "миром", испытывая острое желание "быть как они", как простые солдаты. А потом, в плену, он душою породнится с мудрым русским мужиком, Платоном Каратаевым и с радостью ощутит себя человеком, которому принадлежит весь мир. "Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. "И все это мое, и все это во мне, и все это я!
– думал Пьер.- И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!" Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам".
"Заборы", "ячейки", "галереи", которые в европейском романе строго отделяют одну сферу жизни от другой, в сознании Пьера Безухова рушатся, обнаруживая всю свою условность и относительность. Точно так же и человек (*105) в романе-эпопее Толстого не прикреплен наглухо к своему сословию, к окружающей среде, не замкнут в своем собственном внутреннем мире, открыт к принятию всей полноты бытия.
Интерес Толстого-писателя сосредоточен не только на изображении отдельных человеческих характеров, но и на связях их между собою в подвижные и взаимосвязанные миры.
Сам Толстой, ощущая известное сходство "Войны и мира" с героическим эпосом прошлого, в то же время настаивал на принципиальном отличии: "Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла".
"Как бы мы ни понимали героическую жизнь,- комментировал эти слова Толстого Н. Н. Страхов,- требуется определить отношение к ней обыкновенной жизни, и в этом заключается даже главное дело. Что такое обыкновенный человек - в сравнении с героем? Что такое частный человек - в отношении к истории?" Иначе говоря, Толстого интересует не только результат проявления героического в поступках и характерах людей, но и тот таинственный процесс рождения его в повседневной жизни, те глубокие, сокрытые от поверхностного взгляда корни, которые его питают.
Толстой решительно разрушает традиционное деление жизни на "частную" и "историческую". У него Николай Ростов, играя в карты с Долоховым, "молится Богу, как он молился на поле сражения на Амштеттенском мосту", а в бою под Островной скачет "наперерез расстроенным рядам французских драгун" "с чувством, с которым он несся наперерез волку". Так в повседневном быту Ростов переживает чувства, аналогичные тем, какие одолевали его в первом историческом сражении, а в бою под Островной его воинский дух питает и поддерживает охотничье чутье, рожденное в забавах жизни мирной. Смертельно раненный князь Андрей в героическую минуту "вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими руками, с готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда-либо, проснулись в его душе".