Литература. 6 класс. Часть 2

Курдюмова Тамара Федоровна

Вопросы и задания

1. Оцените рассуждение Гека и Джима о звёздах. Как они при этом решали вопросы мироздания?

2. Охарактеризуйте новых знакомых Гека. Опишите их внешность и их образ жизни.

3. Подумайте, в какой момент и почему мошенники решили заявить о своем «знатном» происхождении.

4. Как отнёсся к этой новости Гек? Оцените разумность его реакции.

1. Что помогло

Геку понять, что перед ним просто шарлатаны и мошенники?

2. Почему ссорились и затем мирились спутники Гека и Джима?

1. Как получилось, что Гек и Джим стали спутниками сына Людовика XVII? Что вы знаете об этом короле?

2. Как вы думаете, почему несуществующий король стал отцом мошенника? Какой приём тут использует автор?

Глава сорок вторая. Том ранен. Доктор заступается за Джима. Исповедь Тома. Тетя Полли

Перед завтраком старик опять ходил в город, но безуспешно: Тома нет как нет! За столом муж и жена сидели молча, понурые, с грустными, убитыми лицами, – кофе у них давно простыл. Они ни до чего не дотронулись.

– Ах да, отдал я тебе письмо? – спохватился вдруг старик.

– Какое письмо?

– То, что я взял вчера в почтовой конторе.

– Ты не давал мне никакого письма!

– Должно быть, позабыл.

Он стал шарить в карманах, потом пошёл куда-то отыскивать письмо, наконец принёс его и отдал жене.

– Это из Санкт-Петербурга, – сказал он, – от сестрицы.

Услыхав это, я хотел бежать, но от страха не мог двинуться с места. Однако не успела тётя распечатать письмо, как выронила его из рук и бросилась вон, увидев что-то в окне. Тут и я увидел нечто ужасное: Тома Сойера несли на матраце, позади шёл старик доктор, потом Джим в тётушкином ситцевом платье, со связанными за спиной руками, за ними целая толпа народу. Я спрятал письмо в карман и выбежал вон. Тётя Салли с плачем кинулась к Тому:

– Ах! Он умер, он умер, я знаю, что умер!

Том слегка повернул голову и пробормотал что-то несвязное, – вероятно, он был в бреду. Тетушка всплеснула руками, восклицая:

– Слава тебе, Господи, жив! С меня и того довольно!

Она порывисто поцеловала его и полетела в дом приготовить постель, а по дороге проворно раздавала приказания направо и налево неграм и всем прочим домашним.

Я пошёл за толпой посмотреть, что будут делать с Джимом, а старый доктор с дядей Сайласом последовали за Томом в комнаты. Фермеры очень горячились; некоторые хотели даже повесить Джима, для примера прочим неграм, – чтобы те никогда не пробовали убегать, не смели поднимать кутерьмы и держать целую семью в смертельном страхе несколько суток. Но другие отсоветовали вешать: вовсе это не годится, негр – чужой, его владелец вступится и заставит заплатить за него. Это немного охладило их пыл – обыкновенно так бывает: кто больше всего желал бы повесить провинившегося негра, тот именно менее всего расположен платить за него, натешившись над ним вдоволь.

Джима осыпали бранью, угостили его двумя-тремя тумаками по затылку, но бедняга не говорил ни слова и не показывал даже вида, что знает меня. Его отвели в тот же сарай, где он жил прежде, переодели в его собственное платье и опять посадили на цепь, только цепь прикрепили не к ножке кровати, а к большому столбу. Руки и ноги у него были тоже закованы в цепи. Кроме того, решили проморить его на хлебе и на воде после такой проделки до тех пор, покуда не явится его владелец или покуда он не будет продан с аукциона. Яму нашу зарыли и пообещали, что каждую ночь вокруг сарая будут караулить два фермера с ружьями, а днём у двери будет привязан бульдог. Затем, распорядившись, эти господа на прощанье опять принялись ругать Джима, как вдруг явился старик доктор.

– Не будьте к нему слишком суровы, – сказал он, – Джим не дурной негр. Придя к больному мальчику, я убедился, что не в состоянии вынуть пулю без посторонней помощи, а он был в таком положении, что я не мог отлучиться и позвать кого-нибудь на помощь; между тем мальчугану становилось всё хуже да хуже, скоро он совсем потерял сознание, не подпускал меня близко, говоря, что если я срисую

его плот, то он убьёт меня, и тому подобные глупости, – я увидел, что мне ничего с ним не поделать одному, и хотел пойти за помощью. Вдруг откуда ни возьмись является этот негр и предлагает помочь мне. И помог прекрасно. Разумеется, я сейчас же догадался, что это беглый негр. Каково положение! Мне пришлось сидеть там, не трогаясь с места, весь остаток дня и всю ночь. Приятно, доложу вам! У меня в городе несколько пациентов, больных лихорадкой, и мне, конечно, надо было навестить их, но я не решался, потому что негр мог убежать, и тогда меня стали бы обвинять, что я помог негру убежать, а между тем ни одной лодки не подплывало настолько близко, чтобы я мог окликнуть кого-нибудь. Так я и просидел на месте до самого рассвета, и, скажу прямо, я ещё не видывал негра такого верного, такого преданного, хотя ради этого он рисковал своей свободой, да и, кроме того, измучен был ужасно: вероятно, много работал за последнее время. За это я полюбил негра: скажу вам, джентльмены, такой негр стоит тысячи долларов – и ласкового обхождения вдобавок. Я захватил с собой всё необходимое: мальчику было хорошо на плоту, как дома, может быть, даже лучше, потому что там тихо, спокойно. Таким образом, я застрял на реке с двумя пациентами на руках, пришлось мне просидеть вплоть до утренней зари. Тут проплыл мимо ялик [10] … к счастью, негр сидел в это время на краю плота, опустив голову, и крепко спал. Я окликнул людей: они тихонько подкрались, схватили его и связали, прежде чем он успел опомниться, так что всё обошлось без хлопот. А мальчик был в забытьи. Мы обернули весла тряпками, привязали плот к ялику и тихонько, бесшумно подтащили его к берегу. Негр не противился, не произнёс ни единого слова. Он не дурной негр, джентльмены! Вот моё мнение о нём…

10

Ялик – небольшая шлюпка.

– Признаюсь, всё это очень похвально, доктор, – проговорил кто-то.

Остальные тоже смягчились немного; я был от души благодарен старику доктору за то, что он вступился за Джима. С первого же раза, как я его увидел, я понял, что у него сердце доброе и что он хороший человек. Тут все согласились, что Джим поступил хорошо, что он заслуживает внимания и награды. Все обещали прямодушно и искренне больше не бранить его.

Потом фермеры ушли и заперли его. Я надеялся, что они велят снять с него две-три лишние цепи, потому что цепи были чертовски тяжелы, или что ему дадут, по крайней мере, мяса и овощей вместо сухого хлеба с водой, но никто об этом не подумал, а я рассудил, что мне не годится вмешиваться: лучше всего кто-нибудь передаст тёте Салли рассказ доктора, лишь только минует буря, нависшая над моей буйной головой. От меня, вероятно, потребуется объяснение – почему, рассказывая о том, как мы блуждали всю ночь, разыскивая беглого негра, я скрыл, что Сид ранен? Но времени у меня было вдоволь. Тётя Салли день и ночь сидела в комнате больного, а от дяди Сайласа я каждый раз ловко увёртывался.

На следующее утро я услыхал, что Тому гораздо лучше и что тётя Салли пошла отдохнуть немножко. Я прокрался в комнату больного, рассчитывая, что если он не спит, то мы можем потолковать, вместе сочинить какую-нибудь небылицу и преподнести её семейству. Но он спал мирным сном, бледный такой, а не с пылающим лицом, как в первые дни болезни. Я присел, дожидаясь его пробуждения. Через полчаса тётя Салли вошла в комнату на цыпочках. Она велела мне не шуметь, сесть с ней рядом и шепнула мне, что теперь, слава Богу, мы все можем порадоваться: симптомы самые утешительные, больной уж так давно спит, ему, видимо, лучше, он гораздо спокойнее сегодня: можно пари держать, что он проснётся уже в полной памяти.

Немного погодя больной пошевелился, приоткрыл глаза, оглянулся совершенно осмысленно и проговорил:

– Что это? Я дома? Как это случилось? Где плот?

– Всё благополучно, не беспокойся, – отвечал я.

– А Джим?

– То же самое, – сказал я, но не мог придать своему голосу бодрого, весёлого выражения. Он этого не заметил.

– Прекрасно! Великолепно! Теперь мы можем успокоиться! Ты рассказал тётушке?

Я хотел было сказать «да», но она вмешалась:

– О чём, Сид?