Литературная Газета 6261 (№ 57 2010)
Шрифт:
Погружаться в праведное дело?
Ребусы общественных событий
Научась разгадывать умело.
Просветляюсь. Мучаюсь. Мужаю.
Всё внутри. И ничего – наружу.
Никому на свете не мешаю.
Ничего на свете не нарушу.
***
Рвётся обвязавшая пространство
Каждая связующая нить.
…В мире, где царит непостоянство,
Надо
На пиру похмелье – не на тризне.
И лампада в небе зажжена.
Это – я, Я – есмь. Я – воля
к жизни,
Это мне внимает тишина.
Говорят, под вспышки революций
Где-то правду видели в гробу.
Сообщают – самолёты бьются,
Вылетают денежки в трубу.
Я вдали… Я вижу сон глубокий.
Бесконечный купол голубой,
Белый парус, путник одинокий,
Странник, очарованный судьбой…
О, не покидай, услада жить
Вдалеке от бренного экстаза.
…Надо одиночество любить
И беречь от воровского сглаза.
Чашу бытия неспешно пить
В век, что обворован и оболган.
…Надо одиночество любить
горячо и жадно… И недолго.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Свести слепого и поводыря
Литература
Свести слепого и поводыря
ОБЪЕКТИВ
Надежда ГОРЛОВА
Надежда Кондакова. Московские письма : Стихотворения. – М.: Молодая гвардия, 2009. – 269 [3] с.: ил. – (Библиотека лирической поэзии «Золотой жираф»).
В стихах Надежды Кондаковой есть поступь и стать. Её лирическая героиня словно воплощает античный идеал «прекрасного без суеты и изнеженности». Ни кокетства, ни жалоб на мужскую грубость, ни сетований на женскую слабость, ни восторженности, ни романтизации.
Нет ропота. Нет розовых очков. Есть ясновидение собственной жизни и истории страны. Приятие всего. Приятие, полное достоинства и без тени равнодушия. Осознанная боль, которую терпят, потому что понимают: она послана свыше, это Бог нас правит, как Свой инструмент. А не рвутся от неё в животном страхе, ничего не понимая, но только чувствуя: больно.
Наибольшая глубина и высота книги – стихи о России. Судьба Родины проживается как личная судьба и горше собственной. Как сказал Лев Аннинский, автор предисловия к книге: «…русский подвиг сродни героизму Сизифа, тянущего вверх ношу, которая всё равно низвергнется вниз? Возникает странный поэтический эффект, сродни тому, когда, дойдя до края отчаяния, отталкиваешься от неожиданно нащупанного дна». Надежда Кондакова опускается на дно правды сознательно. Критик неслучайно сравнил движение вверх – труд Сизифа – с движением вниз, на дно. Оба движения «по краю отчаяния», но если за край не заступить, то следование безнадёжности станет поступком.
Эх, как пришла к нам
чужая власть,
повеселилась всласть.
Мальчик, царевич больной –
и хрясть!
Старец – и снова – хрясть!..
…Ох, и шатало могучий лес,
щепки летели врозь.
Именно врозь. Белые, красные – кто куда.
Выжили. С правдою или без –
это уж как пришлось.
Тут и явилась родная власть,
И нагулялась всласть.
Хрясть! –
и не стало старушек.
Хрясть! –
четверть страны спилась.
И понеслась, и пошла крушить
Веси и города.
Только бы выжить!
А жить, а жить,
жить-то нам всем – когда?
Так, в нескольких четверостишиях, с предельной ясностью и болью, графично – ничего лишнего, никакой украшающей живописности – Надежда Кондакова чертит, а возможно, и долотом выбивает из камня вековой путь России. А дальше в камень врастает живая плоть личной судьбы. Что делать лирической героине?
В желчи бессильной
не утонуть.
Маму покойную помянуть.
Снять из петли
и в последний путь
мужа отплакать.
И хоть чуть-чуть
родине стать – родной.
Безнадёжность стала поступком.