Литературная Газета 6279 (№ 24 2010)
Шрифт:
Справа танк Ванин рычал.
Пушки прямою наводкою
Били по фрицам сплеча.
Но за изрытыми пашнями,
Где разметался рассвет:
– Миша! Заклинило башню нам! –
Крикнул Ванюша-сосед.
Справа разрывом заклинило
Прямо в начале игры.
Встали вы танками в линию,
Чтобы
Справа зашёл... Дело правое.
Только немного прошло...
Брызнула огненной лавою
Пушка в кустах, как назло!
Пламенем яростным, адовым
Танка нутро занялось.
С дымом солярки – не с ладаном –
Вас проводить привелось.
Что ж не сберёг себя, Мишенька,
В том несусветном бою?!
К солнцу кровавою вишенкой
Душу вздымало твою...
Ведом ли вам перед жерлами
Вражеских пушек был страх?
Пали, пылали вы жертвами
В танковых жарких кострах.
Память останется нАдолго ль?
Только не будет другой...
В поле под Гомелем радуга
Выгнулась Курской дугой.
ПОДМЁТКИ
Был приказ, как всегда,
лаконичен и строг:
Взять высотку, набрав обороты.
Им в штабах наплевать,
что мы падаем с ног,
Что у нас полегло здесь полроты.
Фланги резво рванули на Запад вперёд,
А у нас костью в горле – высотка.
Кто-то с дыркой во лбу
будет спать в Новый год,
Кто-то –
с телефонисткой-красоткой.
Был декабрь, а точнее – конец декабря,
Лапы елей под снегом согнулись.
А над той высотой пламенела заря,
Посылая к нам мины да пули.
Окопавшись по грудь
в подмосковных снегах,
Самокрутками руки мы грели.
Мы не знали тогда, что давно у врага
Каждый метр к высотке пристрелян.
Что ж они так вцепились
настырно в неё,
Словно волки — в лосиный загривок?!
Знать, не ведали, суки,
что
Ранним утром примчит на поживу!
Был приказ на атаку. Мы в ад поползли.
Пулемёты в истерике бились.
И взлетали снега
вместе с плотью земли,
Засыпая нас в братской могиле.
Пули стригли озябшие ветки берёз,
Что подход окружали к высотке.
Стало жарко, когда я по снегу пополз,
А навстречу – подмётки, подмётки.
То мысками к земле, каблуком в небеса,
То направлены к райской долине.
В карауле почётном застыли леса,
А подмётки покрыл уже иней.
Стиснув зубы,
я полз мимо трупов на дзот,
Огрызавшийся из-под осины.
Где-то стыл
наш сибирский истерзанный взвод,
А над просекой – пули да мины.
Вдруг мой взгляд упирается
прямо в каблук.
Был каблук мне знакомым до боли.
Это ж Петька в снегу –
закадычный мой друг!
Это – старший сержант
Петька Волин!
Я подмётки ему перед боем подбил,
Я б узнал те подмётки и ночью.
Но немецкий снаряд по нему угодил
И разнёс по снегам Петьку в клочья.
И чернели от крови ночные снега...
Поле русское – снежная плаха.
Я молился неведомым русским богам,
А потом я, признаюсь, заплакал.
Так, рыдая, я полз по сугробам на дзот,
Мёрзли руки от трёх гранат в связке.
За снегами пылал фронтовой горизонт
В ожидании скорой развязки.
Связка в дзоте рванула,
как кара с небес,
И осина на дзот навалилась.
Застонал иссечённый осколками лес,
И дорога к высотке открылась.
Тут уж мы озверели и встали с колен,
И в атаке сошлись рукопашной.
Наплевав на приказ,
мы не брали их в плен,
Добивая штыком в рубке страшной.
Мы Женевских не знали
ни прав, ни границ,
Мы вгрызались в немецкие глотки.
В плен попал лишь один