Литературная ладья
Шрифт:
В возрасте двадцати лет Иероним уехал в Рим, где получил серьезное образование и очень быстро прославился своей начитанностью, остроумием и красноречием. Известный грамматик Донат привил ему любовь к латинской культуре, к классической латинской литературе, к изящной словесности. Эту любовь Иероним пронес через всю жизнь. Она лежит в основе одного из его главных внутренних конфликтов. Но именно эта любовь к античной литературе и ее глубокое знание позволили Иерониму выполнить главную задачу жизни – осуществить перевод Библии.
Иногда Иеронима представляют человеком непоследовательным и очень впечатлительным, «который метался между восторгом перед древней культурой и ее отрицанием во имя веры».
Приведенная выдержка из письма Иеронима скорее свидетельствует о его глубокой эмоциональности, впечатлительности, но она никак не характеризует его как человека непоследовательного. Более того, в этом фрагменте, довольно отчетливо просматриваются контуры внутреннего конфликта, связанного с его пристрастием к светской жизни, которые он познал в юности, и его последовательным сознательным отказом от неё.
Он был гурманом, но отказался от изысканного стола и постоянно постился.
Он почитал Оригена как религиозного философа и библиолога, но отказался считать себя его последователем, когда тот был обвинен церковью в ереси, и пытался очистить в своих переводах произведений Оригена полезное от вредного, за что, по его собственному мнению, был более достоин похвалы нежели упрёков. «Ибо, передавая перевод и объяснение Писания, достоинства коих всегда признавались за Оригеном, я постоянно отстранял его нечестивые мнения».
Он преклонялся перед античной, языческой, литературой, но последовательно стремился подавить в себе эту страсть ради христианской веры, разрешая в её пользу внутреннее противоречие.
Иначе говоря, Иероним последовательно шел к святости, последовательно отказываясь от всего того, что прежде так привлекало его, но противоречило представлениям церкви о святости. И подтверждением сказанному может служить то же письмо к Евстохии, в котором Иероним рассказывает о случившемся с ним. Прежде чем рассказать свою историю, приведённую выше в выдержке из письма, Иероним увещевает Евстохию: «Как сойдётся Гораций с Псалтирью, Марон с Евангелием, Цицерон с Апостолом? Не соблазнится ли брат, видя тебя в требищи возлежащей? И хотя всё чисто для чистого и ничего не должно хулить, что принимается с благодарением, однако ж мы не должны вместе чашу Господню пить и чашу бесовскую».
В самом деле, некоторые современники Иеронима упрекали его в непоследовательности и лживости. В письме к Азелле Иероним высказывал глубокую обиду по поводу подобных обвинений, зазвучавших в его адрес после того, как он духовно сблизился со знатной вдовой римлянкой Павлой, решившей посвятить жизнь Богу. «Пока я не знал жилища святой Павлы, до тех пор гремела ко мне любовь всего города, – восклицал Иероним. – Почти общий суд признавал меня достойным высшего священства. Обо мне говорили блаженной памяти папе Дамасу. Меня считали святым, признавали смиренным и красноречивым». И далее: «О зависть, первая язва! О сатанинское коварство, всегда преследующее святых!».
Иероним приводит упрёки,
Именно последовательность и целеустремленность в сочетании с высокой образованностью, постижением всех тонкостей мастерства слова, заимствованного им у античных писателей, и позволили ему свершить необычайно сложное дело – перевод Библии на латинский язык.
Из всех выдающихся фигур IV века Иероним – личность самая необычайная. И выделялся он не святостью, как Антоний, не проницательностью в богословских вопросах, как Афанасий, не твердостью в отношениях с властями, как Амвросий, и даже не проповедями, как Златоуст, а скорее титанической и непрестанной борьбой с миром и с самим собой. Его называют "блаженным Иеронимом", но он не принадлежал к святым, которым при жизни дарована радость мира от Бога. Его святость, далекая от смирения, мира и благолепия, была горделивой, бурной и даже резкой. Он всегда стремился к большему, чем быть просто человеком, и поэтому нетерпимо относился к тем, кто проявлял слабодушие или осмеливался его критиковать. Резкому осуждению Иеронима подвергались не только еретики, невежды и лицемеры, но и такие люди, как Иоанн Златоуст, Амвросий Медиоланский, Василий Кесарийский и Августин Гиппонский, а тех, кто с ним не соглашался, он называл "двуногими ослами". Но несмотря на такую позицию, а быть может, во многом благодаря ей, Иероним занял заслуженное место среди великих христианских деятелей IV века.
По очень удачному определению, Иероним родился стариком и поэтому с юных лет начал считать себя старше своих сверстников. Однако еще удивительнее то, что и окружающие уже тогда считали его непререкаемым авторитетом почтенного возраста.
Он был восторженным почитателем классической литературы, хотя и признавал греховность пристрастия к языческой по сути своей традиции. Из-за этого он переживал внутреннюю борьбу, которая достигла апогея, когда он серьезно заболел и ему приснилось, что в Судный день ему задали вопрос: "Кто ты есть?" – "Я христианин", – ответил Иероним. Но Судья возразил: "Ты лжешь. Ты поклонник Цицерона". Иероним решил полностью посвятить себя изучению Писания и христианской литературы. Но и впоследствии он не переставал читать классических языческих авторов и во многом им следовал.
Не только это было причиной непрестанной борьбы с собой, но и не оставлявшие его плотские желания. От бремени плоти он надеялся избавиться, став монахом. Но сновидения и воспоминания о римских танцовщицах продолжали преследовать его. Дабы подавить непристойные мысли, он усмирял свою плоть, и придерживался крайнего аскетизма. Он был неопрятен, нечесан и говорил даже, что, будучи омытым Христом, не нуждается ни в каком другом омовении. В конце концов Иероним понял, что жизнь отшельника не для него. По всей видимости, не прошло и трех лет, как он вернулся к прежнему образу жизни. В Антиохии его рукоположили пресвитером. До и во время собора 381 года он был в Константинополе. Затем он вернулся в Рим, где епископ Дамас, хорошо знавший человеческую природу, сделал его своим личным секретарем и побудил к дальнейшей учебе и сочинительству. Именно Дамас первым предложил ему заняться тем, что в конечном счете станет делом почти всей его жизни и величайшим ему памятником: сделать новый перевод Писания на латинский язык. Работу эту Иероним начал в Риме, но основная ее часть приходится на более поздние годы его жизни.