Литературно-художественный альманах Дружба. Выпуск 3
Шрифт:
Бессвязный рассказ Юхи еще более усилил волнение Анисьи. Она не подумала о том, что Юшка не может быть арестован, если его ищет участковый, и, встревоженная за его судьбу, чувствовала себя перед ним виноватой. Решила отказать ему, считала его уже чужим. А ведь он старался для нее, для Оленьки. И вот теперь страдает… Нет, она тоже виновата и обязана взять на себя часть общей вины. И не побоится сказать об этом на суде. В эту минуту дочь была забыта. Все ее мысли были с Юшкой, с чужим ей человеком, который, как казалось ей, страдает и за нее и за Оленьку. Но, может быть, всё это одни разговоры, что он арестован? То, что не могла узнать старая Юха, узнает она… Анисьи накинула на себя пальто, повязалась
В конторе еще горели огни. Анисья прошла через длинный коридор прямо к комнате Копылова. Если что-нибудь случилось с Юшкой, председатель колхоза должен знать. Тем более, что Юшка повел на ремонт трехтонку. Но у самой двери Анисья невольно остановилась. Из-за тонкой фанерной перегородки она услышала, как Копылов кому-то кричал в телефон:
— Так, значит, машину на ремонт наш шофер сдал? Очень хорошо! Да, да, попрошу с установкой двигателя не задерживать. Деньги переведем.
Анисья опустилась на скамью, стоявшую у двери, и облегченно вздохнула. Значит, ничего с Юшкой не случилось. Благополучно приехал и поставил на ремонт машину. Она может спокойно идти домой. Но, прежде чем она успела подняться, в коридор вышел Копылов. Он увидел Анисью, задержался и спросил:
— Каяться пришла? Поняла, до чего дошла?
— Я только хотела. — смутилась Анисья. Она не понимала, о чем говорит председатель колхоза. Зачем ей каяться? — Я просто так…
— А дело не просто так, — жестко и назидательно проговорил Копылов. — Дело-то уголовное! Ищут твоего Юшку. На какой-то продбазе связался с жульем и государственный товар продавал на базаре, целая шайка их!
Анисья не помнила, что ей еще говорил председатель колхоза. С непокрытой головой она вышла из конторы и, не разбирая дороги, прямо через сугробы, побрела в метельную темноту. Она пришла в себя дома и, ухватив руками голову, припала к столу. Господи, что же это на нее всё валится? Дочь ушла, Павла хотят арестовать. А она-то силы отдавала, чтобы семью создать. Ради этого всё терпела. И ничего нет! Не денег жалко, совсем не денег. Где же та жизнь, о которой она мечтала?..
Снова в сени ворвался ветер. И опять уже кто-то стучит в дверь. Кто там? Опять Лукерья? Все уходите прочь! Ей надо остаться одной, всё обдумать, решить. Ведь она снова одна-одинешенька. Как теперь дальше жить?
Оглянувшись, Анисья увидела в дверях усатого участкового милиционера, соседей и еще незнакомого человека. Незнакомый человек был совсем молодой и старался казаться очень строгим.
— Я следователь, — сказал он и показал Анисье какую-то бумажку, а потом приказал участковому: — Производите обыск!
Участковый и понятые вышли в сени. Вскоре они вернулись.
— В кладовке ничего не обнаружено!
— Это следовало ожидать, — сказал следователь и добавил, повернувшись к Анисье: — Возьмите необходимые вещи. Я должен избрать меру пресечения…
Анисья не поняла, что означают эти слова, но по лицу следователя, по тому, как он произнес их, догадалась, что она арестована и надо собираться в дорогу.
Оленька узнала об аресте матери на следующий день, когда рано утром брала у колодца воду. Никто ей прямо об этом не сказал, но вот одна женщина взглянула на нее как-то жалостливо, другая, увидев ее, тяжело вздохнула, третья покачала головой — опять осиротела девочка. А потом она услышала случайные обрывочные фразы: «Ночью взяли… следователь приезжал… в тюрьме Анисья…» Оленька не помнила, как принесла воду, как снова бросилась на улицу, как добралась до
У нее была одна мысль: домой, домой, домой! А зачем, для чего, что ей там делать, об этом она не думала. Мать и дом были неотделимы. И, если с матерью случилось несчастье, — значит, надо скорее вернуться в свой родной дом.
Дом слепо и мрачно смотрел на улицу своими белыми заиндевелыми стеклами. Оленька открыла калитку. От калитки к крыльцу тянулся косой сугроб.
Прямо через сугроб Оленька бросилась к крыльцу. На дверях висел замок. Она опустилась на колени, разгребла снег у нижней прорези и, просунув руку, стала искать ключ. Он всегда лежал в выемке пола у самой стены. Но выемка оказалась пустой, ключа там не было. Неужели мама забыла оставить ключ? И вдруг Оленька всё поняла. Она ведь убежала от матери, и мать отказалась от нее. Оленька опустилась на заснеженное крыльцо. И около пустого, запертого дома, она сама себе показалась бесприютной и одинокой. Она сидела на крыльце и грела своим дыханием посиневшие руки. Ничего нет; ни мамы, ни дома — она одна.
— Ты что тут делаешь?
Оленька испуганно подняла голову и увидела перед собой Юху.
— Где мама? — спросила Оленька. — Она в тюрьме?
— Вот ключ прислала.
— Дайте его мне.
— Не велено никому отдавать. Но если хочешь, чтобы скорей мать вернулась, да чтобы простила она тебя, идем со мной.
Оленька не знала, куда ее ведет старая Юха, но шла за ней покорно вдоль метельной улицы, прислушиваясь к доносящемуся вместе с ветром звону колоколов. В Ладоге во время метели включали репродуктор «колокольчик», а ночью зажигали на вышке красную звезду. По этой звезде заблудившиеся путники выходили на дорогу. А здесь, в Шереметевке бьют в колокол.
Звон колокола становился всё ближе и ближе, словно Юха шла на его зов. А потом Оленька увидела церковь. Она не понимала, каким образом церковь поможет ей скорее вернуть мать, но всё же послушно поднялась на паперть и вошла в широкие ворота.
Со стен на нее смотрели темные лики икон, а над ней нависали хмурые своды. И мрачно гудел где-то между колоннами низким голос, то поднимающийся в сводчатую высь, то падающий на каменный церковный пол, где на коленях стояли редкие молящиеся.
— Молись! — приказала Юха.
— Я не умею…
— А как умеешь молись! Проси, что тебе надо. Всё легче будет. — И Юха силой поставила ее на колени перед огромной иконой, на которой был изображен человек с седой бородой.
Оленька подумала — ну о чем ей просить этого старика, который очень похож на ладожского колхозного пчеловода? Разве может эта картина сделать так, чтобы мама скорей вернулась, прогнала Юшку, чтобы она бросила спекулировать? Вдруг у Оленьки появилось ощущение, будто она просит пощады, валяется в чьих-то ногах. Ей стало стыдно, и она оглянулась, словно испугавшись, что ее кто-нибудь может увидеть.
Неожиданно над самым ухом злобно зашипела Юха:
— Бог тебя накажет, если скажешь про Павла.
Оленька резко поднялась. Нечего тут ей делать. Надо скорее уходить отсюда. И она бросилась прочь.
Выбежав из церкви, она остановилась. И остановилась потому, что через пустырь, срезая дорогу, с одной улицы на другую шла Анна Степановна.
— Ты в церкви была?
— Была… убежала.
— Идем домой.
— Я к маме поеду. Одна она.
Анна Степановна уже знала об аресте Анисьи и, когда Оленька, принеся воду, тут же исчезла, — поняла: девочке всё уже известно, — и побежала ее искать. Кто-то видел Ольгу у дома на крыльце, кто-то заметил ее с Юхой. И когда Оленька сказала, что поедет к матери, первым желанием Анны Степановны было отговорить ее, доказать всю бессмысленность этой затеи. Но вместо этого она привлекла к себе девочку и сказала: