Литературное чтение. 4 класс. Учебник (в 3 частях). Часть 2
Шрифт:
Карл Иваныч рассердился, поставил меня на колени, твердил, что это упрямство, кукольная комедия (это было любимое его слово), угрожал линейкой и требовал, чтобы я просил прощенья, тогда как я от слёз не мог слова вымолвить; наконец, должно быть, чувствуя свою несправедливость, он ушёл в комнату Николая и хлопнул дверью.
Из классной слышен был разговор в комнате дядьки.
– Ты слышал, Николай, что дети едут в Москву? – сказал Карл Иваныч, входя в комнату.
– Как же-с, слышал.
Должно быть, Николай хотел встать, потому что Карл Иваныч сказал: «Сиди, Николай» – и вслед за этим затворил дверь. Я вышел из угла и подошёл к двери подслушивать.
– Сколько
Николай, сидя у окна за сапожной работой, утвердительно кивнул головой.
– Я двенадцать лет живу в этом доме и могу сказать перед Богом, Николай, – продолжал Карл Иваныч, поднимая глаза и табакерку к потолку, – что я их любил и занимался ими больше, чем ежели бы это были мои собственные дети. Ты помнишь, Николай, когда у Володеньки была горячка, помнишь, как я девять дней, не смыкая глаз, сидел у его постели. Да! тогда я был добрый, милый Карл Иваныч, тогда я был нужен; а теперь, – прибавил он, иронически улыбаясь, – теперь дети большие стали: им надо серьёзно учиться. Точно они здесь не учатся, Николай?
– Как же ещё учиться, кажется, – сказал Николай, положив шило и протягивая обеими руками дратвы…
Я сочувствовал его горю, и мне больно было, что отец и Карл Иваныч, которых я почти одинаково любил, не поняли друг друга; я опять отправился в угол, сел на пятки и рассуждал о том, как бы восстановить между ними согласие.
Вернувшись в классную, Карл Иваныч велел мне встать и приготовить тетрадь для писания под диктовку. Когда всё было готово, он величественно опустился в своё кресло и голосом, который, казалось, выходил из какой-то глубины, начал диктовать следующее: «Из всех пороков самый ужасный… написали?» Здесь он остановился, медленно понюхал табаку и продолжал с новой силой: «Самый ужасный – это неблагодарность… с прописной буквы». В ожидании продолжения, написав последнее слово, я посмотрел на него.
– Точка, – сказал он с едва заметной улыбкой и сделал знак, чтобы мы подали ему тетради.
Несколько раз, с различными интонациями и с выражением величайшего удовольствия, прочёл он это изречение, выражавшее его задушевную мысль; потом задал нам урок из истории и сел у окна. Лицо его не было угрюмо, как прежде; оно выражало довольство человека, достойно отомстившего за нанесённую ему обиду…
• 1. Что расстроило Карла Иваныча и как он выражал свою обиду?
• 2. Какое чувство вызывает у тебя Карл Иваныч? Докажи, что мальчики любят его и он любит мальчиков.
• 3. Что ты узнал из этих глав о домашней учёбе мальчиков в дворянских семьях?
• 4. В рабочей тетради на плане-схеме классной комнаты мальчиков размести учебные предметы так, как об этом рассказано в повести.
А. Н. Толстой. Аркадий Иванович. Глава из повести «Детство Никиты»
Человек с рыжей бородкой – Никитин учитель, Аркадий Иванович, – всё пронюхал ещё с вечера и нарочно встал пораньше. Удивительно расторопный и хитрый был человек этот Аркадий Иванович. Он вошёл к Никите в комнату, посмеиваясь, остановился у окна, подышал на стекло и, когда оно стало прозрачное,
– У крыльца стоит, – сказал он, – замечательная скамейка.
Никита промолчал и насупился.
Пришлось одеться и чистить зубы и вымыть не только лицо, но и уши и даже шею. После этого Аркадий Иванович обнял Никиту за плечи и повёл в столовую.
У стола за самоваром сидела матушка в сером тёплом платье. Она взяла Никиту за лицо, ясными глазами взглянула в глаза его и поцеловала:
– Хорошо спал, Никита?
Затем она протянула руку Аркадию Ивановичу и спросила ласково:
– А вы как спали, Аркадий Иванович?
– Спать-то я спал хорошо, – ответил он, улыбаясь непонятно чему в рыжие усы, сел к столу, налил сливок в чай, бросил в рот кусочек сахару, схватил его белыми зубами и подмигнул Никите через очки.
Аркадий Иванович был невыносимый человек: всегда веселился, всегда подмигивал, не говорил никогда прямо, а так, что сердце ёкало. Например, кажется, ясно спросила мама: «Как вы спали?» Он ответил: «Спать-то я спал хорошо», – значит, это нужно понимать: «а вот Никита хотел на речку удрать от чая и занятий, а вот Никита вчера вместо немецкого перевода просидел два часа на верстаке у Пахома».
Аркадий Иванович не жаловался никогда, это правда, но зато Никите всё время приходилось держать ухо востро.
За чаем матушка сказала, что ночью был большой мороз, в сенях замёрзла вода в кадке, и когда пойдут гулять, то Никите нужно надеть башлык [13] .
– Мама, честное слово, страшная жара, – сказал Никита.
– Прошу тебя надеть башлык.
– Щёки колет и душит, я, мама, хуже простужусь в башлыке.
13
Башлык – капюшон.
Матушка молча взглянула на Аркадия Ивановича, на Никиту, голос у неё дрогнул:
– Я не знаю, в кого ты стал неслухом.
– Идём заниматься, – сказал Аркадий Иванович, встал решительно и быстро потёр руки, будто бы на свете не было большего удовольствия, как решать арифметические задачи и диктовать пословицы и поговорки, от которых глаза слипаются.
В большой пустой и белой комнате, где на стене висела карта двух полушарий, Никита сел за стол, весь в чернильных пятнах и нарисованных рожицах. Аркадий Иванович раскрыл задачник.
– Ну-с, – сказал он бодро, – на чём остановились? – И отточенным карандашиком подчеркнул номер задачи.
«Купец продал несколько аршин синего сукна по 3 рубля 64 копейки за аршин и чёрного сукна…» – прочёл Никита. И сейчас же, как и всегда, представился ему этот купец из задачников. Он был в длинном пыльном сюртуке [14] , с жёлтым унылым лицом, весь скучный и плоский, высохший. Лавочка его была тёмная, как щель; на пыльной плоской полке лежали два куска сукна; купец протягивал к ним тощие руки, снимал куски с полки и глядел тусклыми, неживыми глазами на Никиту.
14
Сюртук – мужская одежда в талию с длинными полами.