Литературный призрак
Шрифт:
Тут что-то заскрипело, и рухнула крыша.
— Я тихо живу. Занимаюсь своим делом. Никого не трогаю. Почему люди вечно приходят и разрушают мой чайный домик? За что? Почему они не оставят меня в покое?
— Да, хороший вопрос, — прошептало Дерево.
На следующий день выяснилось, что я легко отделалась. Я пошла в деревню одолжить что-нибудь из посуды. Монастырь был разграблен и разрушен. Многих монахов убили прямо в большом зале, во время медитации. Во дворе, за воротами с луной, я заметила человек сто монахов. Они стояли на коленях вокруг костра и жгли древние свитки из монастырской библиотеки, которые хранились с той поры, когда Учитель наш Будда ходил по земле со своими учениками. Их ступни были привязаны к запрокинутым головам. Они кричали: «Слава идеям Мао Цзэдуна! Слава идеям Мао Цзэдуна!» Без передышки. Между ними прохаживались красные дружинники и забивали камнями того, кого покидали силы.
Возле школы к камфорному дереву были привязаны школьные учителя. На шее у них болтались таблички «Чем больше читаешь, тем глупее будешь».
Повсюду висели портреты Мао. Я насчитала пятьдесят, потом сбилась со счета.
Двоюродную сестру я нашла на кухне. Лицо белое, как стенка.
— Где твои гобеленовые шторы?
— Гобелен опасен. Это буржуйская ткань. Сожгла во дворе, пока соседи не донесли.
— Почему все ходят с красными книжечками? Талисман от злых духов?
— Это красный цитатник Мао. Он должен быть у каждого. Такой закон.
— Скажи, как может один лысый жирный коротышка так оболванить целый народ?
— Тише! Если кто-нибудь услышит, тебя забьют камнями. Присядь, сестра. Красные дружинники, наверное, побывали у тебя? Они собираются жечь монастыри на горе до самой вершины. Выпей-ка рисового вина. Вот, держи. Пей до дна. У меня плохие новости. Всех родственников из Лэшаня забрали.
— Куда? В Гонконг?
— В исправительный лагерь. Соседи завидовали посылкам, которые передавала им твоя дочь. И донесли, что они классовые предатели.
— Что такое исправительный лагерь? Там можно выжить?
Сестра вздохнула и развела руками:
— Кто его знает…
Мы помолчали.
Три коротких удара в дверь — сестра вздрогнула, будто ей на шею набросили удавку.
— Это я, мама!
Сестра откинула засов. Вошел ее сын, поздоровался со мной.
— Я с рыночной площади, был на собрании самокритики. Мясник донес на скотника.
— Что написал?
— Какая разница! Сойдет что угодно. Дело в том, что мясник задолжал скотнику за корову. И решил рассчитаться. Да это пустяки. Вот через деревню от нас лудильщик лишился головы только за то, что его дедушка воевал у гоминьдановцев против японцев.
— Я думала, что коммунисты сражались с японцами рука об руку с гоминьдановцами.
— Так-то оно так. Но дедушка выбрал не тот мундир. И у внука голова с плеч! А в одной деревне за Лэшанем два дня назад готовили жаркое.
— И что? — спросила сестра.
— А свинины-то у них не водится со времен Великого Голода.
— И что? — выдохнула я.
— Три дня назад там перестреляли всех членов совета коммуны вроде как за присвоение народного масла. Сами догадайтесь, что — кого — на следующий день жарили в котлах… Участвовать обязаны были все жители деревни под страхом смертной казни, так что все теперь соучастники. Жарь — или зажарят.
— В преисподней сейчас, наверное, некому работать, — вслух подумала я. — Все бесы повылазили на землю. Неужели мир потонет во зле? Может, комета во всем виновата, как вы думаете?
Племянник уставился на бутылку рисового вина. Он всегда поддерживал коммунистов.
— Это жена Мао во всем виновата, — ответил он, — Она была актеркой, а теперь у нее в руках оказалась власть. Чего можно ждать хорошего от человека, который зарабатывал притворством?
— Я возвращаюсь к себе на Святую гору, — сказала я. — И больше ноги моей не будет в долине. Навещай меня, сестра, если силы будут. Вы знаете, где найти меня.
Человеческий глаз смотрит на меня сверху. Он притворился падучей звездой, но меня не проведешь. Разве падучая звезда может лететь прямо, на одной высоте, не сгорая? Это не что-то там в форме чечевицы, нет, это именно человеческий глаз, который смотрит на меня с высоты, как и положено глазам. Чьи они и чего им от меня надо?
— Поразительно! — прошелестело Дерево, и я различила в его шепоте улыбку. — Откуда у тебя такое чутье?
— О чем ты? — не поняла я.
— Его еще даже не запустили!
Я снова отстроила свой чайный домик. Учителя нашего Будду склеила соком растений. Мир не погиб, хотя зло вырвалось из преисподней и затопило-таки его в тот страшный год. Беженцы, которые пробирались к своим родственникам на вершину горы, время от времени рассказывали мне, что происходит. Рассказывали про детей, которые доносят на родителей и становятся прославленными героями на час. Про грузовики, набитые докторами, юристами, учителями, которых везут в деревню на перековку, чтобы крестьяне их перевоспитывали в исправительных лагерях. Крестьяне не понимали, как перевоспитывать, исправительные лагеря не успевали достроить. Красных дружинников направляли охранять осужденных, и охранники со временем понимали, что они такие же пленники, как их жертвы. Эти красные дружинники — мальчики из Пекина и Шанхая, вырванные из привычной городской жизни. Головастого объявили голландским шпионом и отправили во Внутреннюю Монголию в тюрьму. Врагами народа объявили даже соратников Мао, творцов Культурной революции. Если раньше их восхваляли, теперь из Пекина подул другой ветер и их поносили на каждом углу. Что ж это за место такое — «столица», где вырвались на волю все темные силы? Самые кровожадные властители древности — котята по сравнению с сумасшедшим Мао.
Монахи больше не молились в монастырях, колокола молчали, и это продолжалось много лет.
Как сказал тот проводник своему другу — желтоволосому дьяволу: «Это было слишком ужасно».
Сменяли друг друга времена года. Я ни разу не спустилась вниз, в деревню. Зимой, правду сказать, было холодно и голодно, но лето все окупало. По утрам, когда я развешивала выстиранное белье, ко мне прилетали стаи ярких бабочек. У горной кошки родились котята, они стали почти ручными.
Горстка монахов вернулась в монастырь на вершине горы. Партийные власти не обратили на это никакого внимания. Проснувшись однажды, я обнаружила под дверью конверт. Это было письмо от моей дочери! И в нем фотография, да еще цветная! Читать я не умею, пришлось ждать, когда мимо пройдет монах. И вот что он прочитал:
Дорогая матушка!
Говорят, сейчас письма стали иногда доходить. Решила и я попытать удачи. Как видишь по фотографии, я уже немолодая женщина. А молодая женщина слева от меня — твоя внучка. На руках у нее ребеночек — это твоя правнучка! Мы небогаты. После смерти моего мужа лишились ресторана. Но дочка убирает квартиры иностранцам, так что мы не бедствуем. Надеюсь когда-нибудь увидеться с тобой на Святой горе. Ведь жизнь меняется, и все возможно. Если же этого не случится, мы обязательно встретимся на небесах. Мой приемный отец много рассказывал мне про твою Святую гору. Он уже умер. Поднималась ли ты когда-нибудь на самую вершину? Оттуда, наверное, виден Гонконг! Береги себя. Я молюсь за тебя. Молись и ты за меня.