Литта
Шрифт:
Но едва Литта вошла во вкус и начала развивать некоторые идеи Джона Доу, как он заявил, что времени у них осталось лишь на обратную дорогу, поскольку Литте пора спать! Он заявил это при толпе, с необычной серьёзностью, но даже обалдевшие лица людей не смягчили возмущения Литты.
И вот она здесь, в своих комнатах, и стоит злая, недовольная. Раб? Это ещё как посмотреть! Скорее, она превратилась в малолетку, которую крепко держат за руку, чтобы не потерялась.
Горячая волна свободолюбия и своеволия заставила Литту взяться за ручку
Дверь бесшумно уехала в стену — Литта с трудом сдержала испуганное "Ах!".
В коридоре, слегка прислонившись к высокому порогу в её комнаты, лежал Джон Доу. На еле слышный шорох открывшейся двери он чуть повернул голову, тихо и ласково сказал:
— Спи, девочка, рано ещё…
–
— Полагаешь, что поступаешь разумно? Эта особа эмоционально неустойчива, а ты вкладываешь ей в руки страшное оружие.
— Безымянный, по-моему, ты опять меня не так понял. Оружие уже в руках Литты. Просто она не знает, как к нему подступиться. Девочка она умная. Осознание личной мощи волей-неволей сделает её скупее на чувства.
— Наверное, и так. Но её аура говорит, что она уже использовала свои силы для бессмысленного разрушения.
— Отрицательная сторона мощи всегда открывается легче. В конце концов, кто я такой, чтобы судить её? Вспомни, что я вытворял, спасая своё бренное тело от всех жаждущих убить меня… А ты сам, Безымянный? Чем ты станешь, лишившись физического убежища?
— Тебя послушать, так главный философский вопрос заключается в установлении грани между разрушительной и созидательной сторонами бытия. И не напоминай мне, чем я могу стать. Это меня угнетает.
— И всё же ты против? Поразмышляй над следующим: я учу Литту упорядоченно пользоваться мощью, а ты получаешь ещё одного защитника, ещё одно пристанище.
— В её лице? Сожалею, но вынужден отказаться.
— Что так категорично?
— А то сам не видел. Местечко занято.
23.
Сам себе Дарт напоминал сейчас озлившегося сторожевого пса. За последнее время он здорово привязался к парочке своих взбалмошных друзей, которую насмешливо обзывал "система Литта — Крис", а их полушутливые-полусерьёзные размолвки — "войной миров". И теперь он чувствовал и ревность, и оскорблённость и ничего не мог с собой поделать. Литта и трёх суток не пробыла с неизвестным, а он уже приобрёл над нею странную власть. Дарт кипел, когда видел, как она жадно всматривается в необычные глаза Джона Доу. И особенно обидно за Криса: он-то наверняка переживает за жену, мучается от неизвестности, а она… она… она развлекается!
Крупно вышагивая по коридору туда-сюда, Дарт безостановочно прокручивал в памяти: вот он после тихого деликатного стука входит в апартаменты Литты, вот замирает от неожиданности. Он до мельчайших подробностей запомнил всё!
В гостиной, на ковре, сидит Джон Доу. На его коленях, как на подушке, покоится голова Литты. Сама она расслабленно вытянулась на полу, а его руки застыли над её головой. И диалог:
— Попробуй ещё раз.
— Не получается.
— Расслабься. Глаза закрыты. Смотри в чёрную пропасть.
— Нет! Я падаю!
— Падай. Но плети паутину. Сосредоточься на ней, а не на падении.
— Она рвётся!
— Взгляни по сторонам.
— Что это?
— А какое оно?
— Переливается. Прозрачное. Меняет форму.
— Что делаешь ты?
— Повисла.
— Бери сгустки и лепи всё, что придёт в голову.
— Зачем?
— Лепка успокаивает и отвлекает от падения, моя девочка. Сделай нечто плоское.
— Поднос?
— Всё равно.
— Сделала.
— Теперь подтянись и сядь на него. Та-ак! А сейчас смотри внимательно, моя девочка. Сиденье под тобой шевельнулось — ты чувствуешь, что потяжелела? — и медленно поплыло кверху…
— О! Я лечу! Кажется, я поняла! Но это так чудесно!
Кипящий негодованием Дарт круто развернулся и вышел, слыша за собой счастливый смех Литты.
Джон Доу, не открывая глаз, развёл руки в стороны и опустил их. Вдохновенная улыбка Литты постепенно перешла в застывшее движение умиротворённого созерцания.
— Заходил Дарт.
— Успела увидеть?
— Да. Он чем-то недоволен.
— Ревнует.
— А есть основания? — Литта с весёлым любопытством вгляделась в склонённую над нею неподвижную мозаичную маску, в сияющую глубину сине-зелёных глаз.
— У Дарта есть. Он видит верхний слой событий — для ревности ему этого достаточно. Почему ты вздрогнула?
— Не знаю, как определить это ощущение. Что-то множественное, но целостное… Смешно, но первое, что приходит в голову, — упорядоченный хаос. Да, хаос и чистая злоба… Оно приближается.
— На что оно похоже?
— На стаю ворон из Мёртвого города. Мурашки по спине — такая жуть от них. Ты знаешь, что это такое?
— Нет. Я почему-то их не вижу. Может, мои способности пока спят. Или я пока ещё не помню всех своих возможностей.
–
Детский лепет. Даже наврать не мог убедительнее.
Но наврал. И Безымянный промолчал, не укорил, по обыкновению, за ложь.
Считывая информацию со структур, покрывалом сияющих вокруг оживлённо болтающей девушки, он в душе радовался, что вместо нормального лица имеет маску из кусочков кожи, что лицевые мускулы пока тщетно напрягаются изобразить то неудержимое отчаяние, которое он испытывал…
Итак, их встреча предопределена. Он должен научить её защите. Он должен защитить её. И — уйти. Вот она — миссия, ради которой он жил до сего времени… Неужели астероид является порогом? Шаг с него — и неизбежная смерть на корабле чужаков? Единственная альтернатива — быть разорванным в клочья чёрными тварями?
— Что ж ты молчишь, Безымянный?
— Я не предсказатель.
— Но им нужен ты.
— Я нужен всем, кроме тебя.
— А что нужно тебе?
— Мне… Хочу домой, в свой храм, в свой покой…