Ливиец

Ахманов Михаил Сергеевич

Хорошо сидеть на этом балконе, пить чай с булочками и закусывать нарезанной тонкими ломтями дыней. Воспоминания о бегстве и последней битве отодвигаются вдаль, туда же, где спрятаны годы мниможизни; края реальности опять соединяются так плотно, что трещин не найдешь. Я снова полностью в настоящем; думаю о Тави и Тошке, о своем уютном бьоне и, разумеется, о работе. Давид ни о чем меня не расспрашивал, и это тоже традиция – не будить отзвуков мнемонического эха. Я представлю отчет… потом, потом…

Здесь малолюдно. Кроме меня, двое парней за дальним столиком и женщина в платье из шелка астабских пчел-жемчужниц. Она сидит поближе

и улыбается мне. Полузнакомое лицо, но я не помню ее имени. Ментальный облик – созвездие Кассиопеи на угольно-черном небе, теплое дыхание ночного ветра и запах орхидей.

– Вернулись из погружения, Ливиец? – Голос у нее низкий и мелодичный, лицо моложавое, но по глазам я понимаю, что ей немало лет.

– Да. Простите?..

Женщина смеется.

– Мы не представлены друг другу. Виделись на одной из конференций, лет шестьдесят назад. Я Анна с Австралийской базы. Психоисторик, как и вы.

С Австралийской базы… Значит, исследует Эру Унижения…

Видимо, Анна уловила эту мысль.

– Я занимаюсь не Большой Ошибкой, а последующим периодом. Тем, что случилось после выхода на Поверхность. – Она смотрит вниз, на маленькую каменную руку в километровой бездне. – Временами прихожу сюда, чтобы взглянуть на памятник людям, которых знала живыми… Правда, не всех. Крита, Хингана, Мадейру… – Перечисляя, она загибает тонкие изящные пальцы.

– Дамаск, кажется, погиб? – спросил я.

– Погиб в самой первой экспедиции. Дакар и Эри исчезли. Я пытаюсь разобраться, как это случилось, но пока безрезультатно. – Анна на миг сосредотачивается, и оптика окна, повинуясь мысленной команде, приближает памятник к нам. Мощные фигуры, суровые лица…

– Похожи?

Анна покачала головой:

– Не очень. Слишком много героического… символы, а не люди… Крит и в самом деле был героем, а вот Хинган – старым грубияном. Дакара я не видела, но если верить описаниям, он настоящий красавец: темные глаза, нос с благородной горбинкой, высокий лоб, густые волосы… – Она всматривается в каменное лицо и говорит: – Нет, не похож! Слишком мало интеллекта. Он ведь был писателем, художником…

– А Эри?

– О ней вообще ничего не известно, кроме того, что она принадлежала к сословию Охотников, была возлюбленной Дакара и исчезла вместе с ним.

– Загадочная история, – молвил я, поднимаясь. – Рад был познакомиться с вами, Анна. Как-нибудь навестите меня? Код моего портала…

– Не утруждайтесь, найду в Инфонете. До встречи, Ливиец!

– До встречи.

Я вышел в кольцевой коридор с Туманными Окнами и перебрался в свой дом. Нетерпение сжигало меня – я жаждал увидеть Тошку и Тави. Но заглянуть домой было не лишним, так как Сенеб без меня скучал. Конструкты отличны от нас, ибо воспринимают мир иначе, чем люди, в гораздо большем диапазоне электромагнитной шкалы; кроме того, в их власти огромное число эффекторов и датчиков, замена наших глаз и рук, органов речи, слуха и всего остального. Они напрямую связаны с Инфонетом, и наша мниможизнь в пространстве Зазеркалья для них реальность. Но хотя искусственный разум не похож на наш, есть и кардинальное сходство: и мы, и они нуждаемся в общении. Причем не только с подобными себе – не стоит забывать о братьях наших меньших и радости, которую они нам дарят. Подобно нам, конструкты тянутся к живому… Может быть, это инстинкт любого существа, живущего в симбиозе с человеком? Может быть… Я вспомнил кота Гинаха и улыбнулся.

– С

возвращением, магистр, – приветствовал меня Сенеб. Голос его был слаще финика. – Удачным ли оказалось ваше погружение?

– Вполне. – Я направился к Окну, ведущему в бьон Октавии. – Скоро мы будем готовить отчет, и ты узнаешь все подробности.

– Благодарю, магистр. Ваш вид подсказывает, что на этот раз вас не терзали ни львы, ни крокодилы, – с удовлетворением отметил Сенеб. – Кроме шрама на виске, других повреждений не заметно. И вы, кажется, полны нетерпения… – Он вдруг заговорил голосом Октавии. – Вы похожи сейчас на плодоносную пальму, ждущую прохладных струй воды. К ним, безусловно, нельзя причислить сообщения, которые скопились за двадцать четыре последних дня. Под струями воды в данном случае подразумевается…

– Говорящий лишнее будет зашит в мешок со змеями и брошен в пустыне, – прервал я его. – Есть ли в этих сообщениях что-то срочное?

– Текущая информация по Евразийской базе, список конференций на будущий год, пожелания успехов от коллег, ушедших в погружение, и несколько новых работ и записей, касающихся Северной Африки, – доложил Сенеб деловитым тоном. – Еще записка от вашего друга Саймона. Просит присмотреть за Павлом.

Я застыл на пороге Туманного Окна.

– А что же Павел? Он связывался с тобой?

– Нет, магистр. Соединить вас с ним?

– Да, соедини.

Прошло секунд десять – чудовищное время для такой простой операции. Наконец Сенеб виновато сказал:

– Прошу прощения… Возможен лишь контакт с его конструктом. Он в своем бьоне, но не желает отвечать на вызовы. Очень занят.

– Занят? – Внезапно я почувствовал, как по спине ползут холодные мурашки. – Значит, занят… Скажи, Сенеб, мой друг Павел или Койн Супериоров не делали каких-нибудь общественных заявлений в Инфонете?

– Минуту… Нет, магистр. За время вашего отсутствия зафиксирован ряд общественно значимых информаций, но их источник – не ваш друг и не супериоры. Койны Чистильщиков, Ксенологов и Космологов объявили о новой экспедиции в Рваный Рукав, Оха Поката из Койна Модераторов сообщает, что планета Янтарь в Малом Магеллановом Облаке готова к заселению, Носфераты прислали предупреждение о вспышке сверхновой в созвездии Водолея, некто по имени Дальтон проинформировал о том, что в Кольце Жерома найден атаракт…

– Что? Что за атаракт? – начал я, но тут же махнул рукой. – Объяснишь потом. Прошу тебя, Сенеб, вызывай Павла и соедини нас, как только он ответит. Тави у себя?

– На Артемиде, магистр.

Я нырнул в портал, и вслед мне донеслось:

– Пальма, ждущая прохладных струй… Утоли его жажду, благая Киприда, дай вкусить сладость губ, наполни руки его…

Усмехаясь, я проскочил обе половины бьона Октавии, земную и тоуэкскую, снова прыгнул в Окно и очутился на Артемиде, в комнате Тошки. Это была обычная детская: скругленные стены, расписанные веселыми картинками, кроватка, маленькие столики и стульчики, все острые углы на мебели прикрыты мерцающим силовым экраном. На полу разбросаны игрушки – кубики, меняющие цвет, фигурки животных, голокамера в виде глазастого филина; у потолка завис пушистый летающий дракончик. Комната открывалась на просторную веранду, тянувшуюся вдоль низкого длинного здания. Места на Артемиде хватает, и детский городок был в основном одноэтажным и прятался под кронами огромных секвой и дельмантов.