Лиза в Треугольнике Паскаля, или Эффект скрытого Микки Мауса
Шрифт:
– Я, кажется, задал вопрос, – прорычал он.
– Произошло убийство, – сказала Пинк. – Нам нужно получить от вашей жены необходимые нам сведения.
– Убийство?! Матерь божия! Убийство! – торговец смотрел на полицейских во все свои огромные карие глаза и не двигался с места.
– Убийство не имеет к вашей жене никакого отношения… – начал было Блю.
– Тогда какого чёрта?! – перебил дель Джокондо. – Нет… Вы точно доконаете меня. Я и так еле свожу концы с концами. Теперь ещё какое-то убийство хотите на мою жену повесить. У нас пятеро детей! Вот! Смотрите!
Он
– Трудятся и день и ночь, не покладая рук.
– Подождите, – перебила Пинк. – Никто вашу жену ни в чём не обвиняет.
– Тогда что вам надо?!
– Задать несколько вопросов.
Дель Джокондо устало провёл рукой по волосам и лицу.
– Из-за каких-то вопросов переполошили всю улицу, весь мой дом. Отвлекаете меня, детей, жену.
– Франческо! – послышался откуда-то сверху хорошо знакомый нежный голос.
– Что, дорогая?
– Кто там?
– Это из полиции.
– Из полиции?
Соу Блю и Пинк подняли голову и заметили, как на балкон второго этажа вышла та самая Лиза. Та, которую они оставили в Лувре, та, что лежала в морге в центре Лондона. Те же каштановые волосы, те же миндалевидные глаза, тот же острый подбородок, пухлые щеки, рост, а главное – улыбка. Такая же притягательная, хитрая, пронзительная. От этой улыбки взгляд Лизы становился особенным, словно просвечивающим собеседника насквозь.
– Поднимитесь, пожалуйста, сюда, – сказала она. – Мне трудно выйти. Я плохо себя чувствую.
Пинк и Блю вошли в просторный холл. Внутри дома было прохладно и темно. Пол устилали массивные каменные плиты. Наверх вела деревянная лестница. Ступеньки поскрипывали, на резных балясинах Блю различал замысловатые цветочки, ящериц и птиц. Они поднялись на первый этаж и прошли в просторную гостиную. Обстановка была достаточно скромная, но говорила о том, что всё же в доме обитала зажиточная семья. Блю разглядел дорогую деревянную мебель, несколько фамильных портретов, красивый мраморный камин, дорогую люстру, огромное зеркало из муранского стекла. На столике возле окна стоял включённый ноутбук. На экране Блю увидел ролик из YouTube. Один блогер заснял и выложил в Сеть выступление Гая Юлия Цезаря в 59 году до н. э. перед сенатом и народным собранием. За один день ролик собрал более пяти миллионов лайков и дизлайков.
Лиза сидела на высоком деревянном стуле, за ней стояли две женщины средних лет, одетые во всё чёрное. Самой Лизе было не более тридцати лет. Она была очень красива, волосы вблизи казались более светлыми, чем у Лизы из Лувра, глаза – не карими, а зелёными, губы – более пухлыми, она выглядела выше и стройнее, чем её изображение. Вообще Блю и Пинк заметили, что она при ближайшем рассмотрении лишь отдалённо походила на ту женщину, которую было принято называть Моной Лизой.
– Так о чём вы хотели спросить меня? – спросила Лиза, приглашая Блю и Пинк присесть на соседние стулья.
Блю достал фотографию и протянул её Лизе.
– Вы знаете этих персонажей на фото и эту девушку?
Лиза долго всматривалась и наконец сказала:
– Девушку я не знаю… А вот двоих видела. С большими ушами – это Микки Маус, а крайний справа – Барт Симпсон. Третьего не знаю.
Блю оживился, с интересом посмотрел на Лизу.
– Так-так… И где вы их видели?
– Здесь. У нас в доме… С месяц назад, наверное. Муж уезжал в Венецию, а эти двое позвонили в ворота и попросились на ночлег.
– Интересно… Они о чём-то спрашивали?
– Да. В основном, о художнике… о Леонардо да Винчи, который жил недалеко от нас. Расспрашивали о портрете, который несколько лет назад мой муж заказал ему.
– И где этот портрет?
– Понятия не имею… Они с мужем рассорились, портрет так и остался у художника. Потом он перебрался в Милан, затем в Венецию… После войны он оказался в опале… говорили даже, что он был шпионом или что-то в этом роде. В общем, в 1516 году он уехал к французскому королю Франциску I и стал его придворным инженером и художником. Живёт он теперь где-то недалеко от Парижа, на берегу Луары.
– Откуда такие точные сведения?
– Из интернета, конечно…
– Значит, портрет в его окончательной версии вы не видели?
Она отрицательно покачала головой.
– Никогда… Очень жаль. Столько усилий… Я позировала долго. Примерно два года.
– Интересно… – сказал Блю. – Почему так долго?
– Не знаю… Он вообще был очень странным… этот художник. Больше думал, размышлял, чем рисовал. Очень медлительный. У моего мужа, конечно, сложный характер. Но сеньор да Винчи даже не дал взглянуть на портрет. Я его впервые увидела в Лувре, и то уже после 1911 года, когда раздулась вся эта история с Джокондой, с её кражей и счастливым возвращением во Францию. Я хочу вам сказать, что, когда я увидела портрет, я не узнала себя. Это – не я. То есть… что-то есть общее, но очень отдалённое. Так, скажем, размышление над тем: какая я? кто я? Может, это моя душа… А может, он вообще кого-то другого имел в виду. Может, рисовал через меня себя самого. Искал себя, так сказать…
Блю покачал головой в знак согласия.
– Да. Мне тоже снизу показалось, что вы на неё похожи, а когда поднялся сюда, понял, что вы совсем другая. Не похожи. А вы что думаете, Пинк?
– Да. У меня были такие же ощущения… поначалу… Но сейчас мне кажется, что очень похожи. Особенно голос…
– Голос?! – Лиза улыбнулась. – Какое отношение голос имеет к портрету?
Пинк смутилась.
– Я хотела сказать… улыбка… Улыбка похожа. Странная улыбка… То ли добрая, то ли хитрая, то ли зловещая… Понять не могу.
– Зловещая? – переспросила Лиза.
– Простите… – Пинк совсем растерялась. – Я не хотела вас обидеть. Скажем так… болезненная… Да.
– Это потому, что я болею. Ещё с последних родов у меня болит спина, руки немеют. Но, когда художник писал мой портрет, всего этого ещё не было.
– Значит, на портрете отразилось предчувствие этой неоднозначной улыбки. Как будто вы улыбаетесь, чтобы не выдать боль. Это не улыбка, а ширма. Вы закрываете от мира то, что чувствуете. Свою боль закрываете.