Лоцман
Шрифт:
– Ты говоришь о фрегате!
– сказала Элис, проявляя внезапный интерес к его словам.
– Это единственное ваше судно, на котором вы можете уйти от врагов?
– Элис Данскомб, по-видимому, мало следила за событиями, если задает мне такой вопрос!
– с надменным видом ответил лоцман.
– Вопрос этот должен был звучать так: «Единственное ли это судно, от которого должен уйти неприятель? «
– Ах, до правильных ли выражений мне сейчас!
– вскричала Элис, и крайняя тревога обозначилась на ее лице.
– Я случайно подслушала часть плана,
– Такой план, моя милая Элис, можно внезапно принять, но не претворить в жизнь. Кто же были эти грозные заговорщики?
– Не знаю… не нарушу ли я своего долга перед королем, сообщив тебе эти сведения?
– нерешительно сказала Элис.
– Пусть будет так, - холодно ответил лоцман.
– Возможно, это спасет от смерти или плена многих королевских офицеров. Я уже сказал тебе, что, пожалуй, это последнее посещение мной острова и, стало быть, Элис, наш последний разговор…
– И все же, - сказала Элис, все еще следуя течению своих мыслей, - большой беды не будет, если я постараюсь помешать пролитию человеческой крови и особенно если я принесу пользу тем, кого давно знала и уважала.
– Да, это простая точка зрения, которую легко оправдать, - с видимым безразличием подтвердил лоцман.
– Однако король Георг может обойтись безболезненно без части своих слуг - список его жалких фаворитов так длинен!
– В аббатстве последнее время жил некий Диллон, который недавно таинственно исчез, - сказала Элис.
– Вернее, он был взят в плен твоими товарищами. Ты слышал о нем, Джон?
– Я слышал об одном негодяе, который носил это имя, но мы никогда не встречались… Элис, если небу угодно, чтобы это свидание наше было последним…
– Он был в плену на «Ариэле», - продолжала она, по-прежнему не считаясь с напускным равнодушием собеседника, - и, когда его отпустили под честное слово в аббатство Святой Руфи, он забыл о своем обещании и нарушил его самым бессовестным образом. Вместо того чтобы совершить обмен, который был условием его освобождения, он замыслил измену против тех, кто взял его в плен. Это была самая гнусная измена! Ибо к нему относились великодушно, и он наверняка получил бы свободу.
– Он был самым подлым негодяем! Но, Элис…
– Выслушайте меня, Джон!
– настаивала она, как бы подстрекаемая еще больше его безразличием.
– Я не хочу говорить слишком строго о преступлениях Диллона, потому что его уже нет в живых. Одну часть его плана, должно быть, постигла неудача, ибо он собирался уничтожить ту шхуну, которую вы называете «Ариэлем», и взять в плен молодого Барнстейбла.
Из этого у него ничего не вышло! Барнстейбл спасся, «Ариэль» же погиб от десницы более мощной, чем любая другая на свете. «Ариэль» потерпел крушение.
– Значит, фрегат остался единственным средством вашего спасения. Спеши, Джон, оставь свой гордый и беспечный вид, ибо еще настанет час, когда все твое мужество не поможет тебе против махинаций тайных врагов! Этот Диллон дал знать в ближайший порт о появлении
По мере того как она продолжала, лоцман утратил свою наигранную беспечность и при тусклом свете звезд пытался по лицу ее угадать смысл еще не досказанных ею слов.
– Откуда тебе это известно, Элис?
– быстро спросил он.
– И какие суда он назвал?
– Я невольно подслушала разговор, и… Я не знаю, Джон, могу ли я забыть свой долг по отношению к королю… Но нельзя требовать от слабой женщины, встретившей человека, к которому она когда-то питала склонность, чтобы она молчала, когда одно сказанное вовремя слово может избавить его от опасности!
– «Когда-то питала склонность»! Так ли это, Элис?
– спросил лоцман с отсутствующим видом.
– Но, может быть, ты что-нибудь слышала о величине этих судов? Может быть, тебе известны их имена? Назови мне их, и первый лорд вашего британского адмиралтейства не даст такого точного отчета об их вооружении, какое могу дать я, заглянув в мой собственный список.
– Я слышала их названия, - с нежной грустью сказала Элис, - но имя человека, который мне до сих пор дорог, звучало в моей душе, и я не могла их запомнить.
– Ты та же славная Элис, которую я когда-то знал! Значит, они говорили обо мне? Что же было сказано о Пирате? Нанесла ли его рука удар, который заставил их дрожать в своем аббатстве? Не называли ли они его трусом, дитя?
– Они говорили о тебе в таких выражениях, что их слова причинили боль моему сердцу. Ибо легко забыть прошедшие годы, но нелегко забыть чувства, волновавшие человека в юности!
– Да, отрадно знать, что, несмотря на все громкие насмешки, подлые рабы трепещут при моем имени в своих тайных убежищах!
– воскликнул лоцман, снова принимаясь быстро шагать взад и вперед.
– Вот что значит выделяться из толпы и быть первым среди людей твоего призвания! Я еще надеюсь дожить до того дня, когда сам Георг Третий будет трепетать при имени моем в стенах своего дворца!
Элис Данскомб слушала его в глубоком и грустном молчании. Она поняла, что последнее звено в цепи их взаимной привязанности порвалось и что слабость, невольно овладевшая ею, не встретила в нем никаких ответных чувств. На мгновение Элис опустила голову на грудь, но тотчас же встала и с обычной мягкостью обратилась к лоцману, говоря теперь уже более спокойным тоном:
– Я сказала все, что тебе полезно было бы знать. А теперь нам пора расстаться.
– Что? Так скоро?
– удивился он, вздрогнув и взяв ее за руку.
– Но это слишком короткое свидание, Элис, перед столь долгой разлукой!
– Короткое или долгое, все равно оно должно было окончиться, - ответила она.
– Твои товарищи, наверное, уже готовы к отплытию, да и тебе, я думаю, совсем не хочется остаться здесь на берегу. Если ты снова посетишь Англию, надеюсь, ты вернешься сюда с иными чувствами к своему отечеству. Желаю тебе счастья, Джон, и да благословит тебя бог в милосердии своем!