Лоцман

Достаточно читателю бегло взглянуть

на карту, чтобы уяснить себе, как восточное побережье Англии расположено по отношению к берегам Европейского континента. В совокупности они образуют границы небольшого моря, уже много веков известного миру как арена морских подвигов и как путь, по которому торговля и война водили флоты северных народов Европы. Вопреки здравому смыслу, обитатели Британских островов давно домогались исключительного права на этот общий путь, отчего часто возникали конфликты, которые вели к кровопролитию и издержкам, вовсе не соответствовавшим выгоде, которую можно было извлечь. Через воды этого спорного моря мы и хотим повести читателя, выбрав для нашего рассказа время, особенно интересное для каждого американца не только потому, что это был день рождения его нации, но и потому, что именно в это время разум и здравый смысл начали вытеснять обычаи и пережитки феодализма в управлении судьбами народов.

Однажды, вскоре после того как революционные события вовлекли в наш спор королевства Франции и Испании, а также Голландскую республику, на северо-восточном побережье Англии в поле, открытом морским ветрам, собралась группа сельских жителей. Эти труженики дали себе передышку и пытались разогнать сумрачность декабрьского дня, обмениваясь соображениями по поводу политических новостей. Они и раньше слыхали, что Англия ведет войну с какими-то колониями по другую сторону Атлантики, но эти слухи мало их интересовали по причине отдаленности и туманности событий. Но, когда против Англии вооружились государства, с которыми она часто воевала и раньше, грохот войны потревожил спокойствие даже этих далеких от общественной жизни крестьян. Главными ораторами на сей раз были гуртовщик-шотландец, поджидавший здесь арендатора близлежащих полей, и работник-ирландец, который пересек пролив и прошел от одного побережья Англии до другого в поисках заработка.

–  Если бы не французы да испанцы, старушка Англия сама, и без помощи Ирландии, давно бы расправилась с этими туземцами, - сказал он.
– Нам-то уж, во всяком случае, от них одна беда: теперь все время нужно быть трезвым, как священнику за обедней, а то и оглянуться не успеешь - угодишь в солдаты.

–  Знаем, знаем, что вы там в Ирландии собираетесь на войну только под грохот барабана, сделанного из бочонка с виски!
– заметил гуртовщик, подмигивая остальным слушателям.
– Вот у нас на севере легко собрать народ: шотландцы пойдут за трубами так же чинно, как воскресным утром в церковь. Мне как-то довелось увидеть список солдат горного полка, и представьте - он уместился на таком клочке бумаги, который могла бы прикрыть ручка благородной дамы. Всё Камероны да Макдональды, хотя в строю их насчитывалось целых шестьсот душ… Но взгляните-ка сюда! У этого малыша непозволительная для морского судна любовь к суше, и, если дно моря похоже на его поверхность, малыш может разбиться!

Столь неожиданная перемена темы заставила всех обратить взоры в сторону, куда указывал посохом наблюдательный гуртовщик. К своему крайнему удивлению они увидели небольшое судно; оно медленно огибало мыс, заканчивавший с одной стороны маленькую бухту, на другом берегу которой находилось поле, где трудились наши крестьяне. Внешность нежданного гостя была весьма своеобразна, что не могло не усилить удивления, вызванного его прибытием в эти глухие места. Никакие суда, кроме самых мелких да принадлежащих отчаянным контрабандистам, которые изредка навещали здешние места, не рисковали приблизиться к берегу на этом участке, изобиловавшем подводными камнями и песчаными наносами. Отважные моряки, которые пустились в столь рискованное предприятие и действовали так безрассудно, явились сюда на низкой черной шхуне. Корпус ее, казалось, совсем не соответствовал высоте наклоненных назад мачт, несших еще более легкий рангоут; чем выше, тем он был тоньше, и самые верхушки были не шире узкого вымпела, который никак не мог развернуться на слабом ветру.

Короткий день этих северных широт уже угасал, и солнце, бросая косые прощальные лучи на поверхность моря, то здесь, то там касалось угрюмых волн полосами бледного света. Штормовые ветры Северного моря, казалось, ушли на покой, и, хотя неумолчный прибой, набегая на берег, придавал еще большую мрачность солнечному закату и окружающей местности, легкая рябь, бороздившая сонные валы, вызывалась лишь тихим ветерком с суши. Несмотря на это благоприятное обстоятельство, море, казалось, таило угрозу. Оно глухо рокотало, как вулкан накануне извержения, усиливая чувство изумления и страха, с которым крестьяне воспринимали необычное явление, нарушившее спокойствие

их маленькой бухты. Распустив только огромный грот да легкий кливер, реявший далеко впереди носа судна, шхуна скользила по воде с такой грацией и легкостью, что зрителям это казалось волшебством, и они, оторвав взор от моря, переглядывались в немом изумлении. Наконец гуртовщик тихим, торжественным голосом сказал:

–  Храбрый малый, должно быть, стоит там у руля! И, если у этой посудины днище деревянное, как у бригантин, что ходят между Лондоном и Лит-портом, значит, ее ждет опасность, какой благоразумный человек не должен бы допускать… Смотрите! Она уже у большой скалы, что всегда высовывает голову при отливе. Нет, ни один смертный не может долго идти этим путем: он дойдет до «земли», но она будет под водой!

Однако маленькая шхуна продолжала двигаться среди рифов и мелей, время от времени слегка меняя курс; это доказывало, что ее ведет человек, сознающий опасность. Когда же судно углубилось в бухту, насколько это было возможно без чрезмерного риска, ее паруса, словно сами собой, собрались в складки: Покачавшись несколько минут на длинных валах, набегавших с открытого моря, шхуна развернулась, на приливном течении и стала на якорь.

Теперь крестьяне начали более оживленно высказывать свои догадки насчет цели этого визита: одни предполагали, что судно занимается контрабандой, другие приписывали ему враждебные намерения, утверждая, что задача у него военная… Высказывались также смутные намеки, что с этим судном дело не чисто. «Ни одно судно, - настаивали сторонники этой точки зрения, - будь оно построено человеком, не осмелилось бы зайти в такое место да еще в час, когда даже самый неискушенный в морских делах береговой житель мог предсказать шторм». Шотландец, усвоивший от своих земляков не только их сметливость, но и в немалой мере их суеверие, придерживался этой последней теории и начал было с некоторой осторожностью и почтением приводить свои доводы, как вдруг сын Эрина, который, видимо, не имел определенного мнения по этому вопросу, перебил его, воскликнув:

–  Смотрите! Их, оказывается, два: маленькое и большое. Если это морские духи, они, видать, любят

–  Два!
– отозвался гуртовщик.
– Два! От них может быть много беды. Два судна сразу, да еще в таком месте, где простым глазом не рассмотришь опасность, и притом они без людей! Жди несчастья, кто смотрит на них… Вот те на! А ведь второе-то совсем не маленькое! Глядите, добрые люди, глядите! Это - отличный большой корабль!

Он замолчал, поднял с земли свой узелок и, еще раз окинув испытующим взором подозрительные суда, многозначительно посмотрел на слушателей и продолжал, медленно удаляясь от берега:

–  Я бы не удивился, если бы оказалось, что это военный корабль нашего короля Георга. Отправлюсь-ка я прямо в город и поговорю со знающими людьми: уж больно подозрительный вид у этих судов; малышу ничего не стоит сцапать человека, а большой проглотит всех нас и сытее не станет.

Это предостережение встревожило присутствующих, ибо в то время ходили усиленные слухи о новом рекрутском наборе. Работники собрали инструменты и ушли домой. И, хотя из-за отдаленных холмов за маневрами судов следила не одна пара любопытных глаз, очень немногие из тех, кто интересовался таинственными посетителями, осмеливались приблизиться к окаймлявшим бухту утесам.

Судно, побудившее местных жителей благоразумно удалиться, было красивым кораблем, огромный корпус, высокие мачты и длинные реи которого неясно вырисовывались в легкой вечерней дымке, спускавшейся над морем. Корабль казался горой, рожденной морской пучиной. Он нес немного парусов и, хотя не решался подойти к берегу так близко, как шхуна, тем не менее, производил схожие маневры, подтверждая предположение о том, что цель у них одна. Фрегат - ибо большой корабль принадлежал к этому классу судов - величественно прошел с попутным приливом через вход в маленькую бухту. Он двигался в воде лишь с той скоростью, какая была необходима, чтобы он слушался руля. Приблизившись к своему спутнику, корабль тяжело развернулся на ветер и, расправляя огромные реи на грот-мачте, чтобы уравновесить действие одних парусов другими, попытался лечь в дрейф. Однако легкий ветер, наполнявший до этого его тяжелые паруса, начал спадать, а береговой бриз перестал рябить длинные волны, катившиеся с открытого моря. Течением и волнами корабль понесло в самую глубину бухты, где из воды высовывались черные головы длинной гряды рифов, уходившей далеко в море. Тогда и на фрегате отдали якорь и взяли паруса на гитовы, притянув их фестонами к реям. Как только судно развернулось по течению, на гафеле бизань-мачты взвился тяжелый флаг, и, когда порыв ветра на мгновение расправил его складки, стал отчетливо виден красный крест на белом поле - эмблема Англии, как успел разглядеть благоразумный гуртовщик, остановившийся на почтительном расстоянии. Но, лишь только с обоих судов спустили по шлюпке, гуртовщик ускорил шаги, заметив своим удивленным товарищам, которых забавляло его поведение, что «на эти суда лучше смотреть издали, чем вблизи».